Купленное время. Отсроченный кризис демократического капитализма

Гольдшайд был не одинок в своем фискально-политическом пессимизме. Возможность «кризиса налогового го сударства» широко обсуждалась после Первой мировой войны, на этом фоне особенно заметным и влиятельным стал эпохальный доклад молодого Йозефа Шумпетера, прочитанный перед Австрийским социологическим обществом [Schumpeter, 1953 (1918)]. Шумпетер пришел к выводу, что налоговое государство как исторический институт еще не достигло своего предела и что, в частности, военные долги Австрии и Германии можно погасить, не прибегая к всеобщей национализации. В то же время в долгосрочной перспективе он не исключал и даже ожидал, что налоговое государство и капиталистический способ производства в целом когда-нибудь себя изживут[83]. В последующие годы эта идея будет предана забвению в катакомбах догматической истории экономики – особенно после 1945 г., когда, как казалось, началась новая эпоха, «одомашнившая» капитализм согласно социально-государственной – кейнсианской – концепции. Тем не менее то здесь, то там она всплывала в более или менее новой формулировке – в том числе не последнее место отводилось ей в фискальной теории кризиса марксиста Джеймса О’Коннора [O’Connor, 1973] и в последовавших за ним в 1970-е годы пессимистических размышлениях о будущем капитализма Даниэля Белла [Bell, 1976b, p. 220–282].

ОТ ГОСУДАРСТВА НАЛОГОВ К ГОСУДАРСТВУ ДОЛГОВ

Если фискальный кризис современного государства, предсказанный О’Коннором и Беллом, связан, скорее, с доходами, чем с расходами, – и в этом смысле является кризисом налоговой системы в понимании Гольдшайда и Шумпетера – то нам следует обратить внимание на два тренда последних десятилетий, которым никто не придал должного значения. Первый – это трансформация налогового государства в государство долгов – государство, которое большую и постоянно растущую часть своих расходов оплачивает за счет заемных средств, а не налогов, что приводит к росту долгов до небес, и на их финансирование приходится тратить все большую часть своих доходов. В предыдущих дискуссиях такой вариант объяснения проблемы финансирования современных государств почти не рассматривался – к примеру, в работе О’Коннора этот вопрос затрагивается лишь вскользь[84]; возможно, это связано с тем, что рутинное финансирование государственного долга прежде всего требует построения эффективной финансовой системы и финансиализации капитализма посредством дерегулирования финансовых рынков. В свою очередь, финансовые рынки должны были быть интегрированы на международном уровне, чтобы обеспечивать колоссальные потребности в кредитах богатых индустриальных стран, особенно США. Как уже отмечалось, подобные процессы начались во всем мире в 1980-х годах, если не раньше.

Формирование государства долгов можно рассматривать и как фактор, замедляющий кризис налогового государства, и как возникновение новой политической формации с собственным сводом законов. Ниже я буду ориентироваться в основном на второй вариант. Однако необходимо иметь в виду, что рост государства долгов тормозился кое-какой противодействующей силой, связанной с попытками кон, солидировать государственные финансы в рамках неолиберальных государственных реформ 1990–2000-х годов, – путем приватизации государственных услуг, «наросших» на теле государства за двадцатое столетие. Это вторая историческая тенденция, которую не могли предвидеть кризисные теории 1970-х годов: полное или частичное возвращение государственных функций – от пенсионного обеспечения, здравоохранения и образования до ответственности за уровень занятости – обществу и рыночной экономике. Как было сказано, самым простым способом достичь этого было расширение возможностей кредитования для домохозяйств. Частично приватизация широкого спектра государственных услуг стала возможной и оправданной благодаря возросшему уровню благосостояния и потребления. Однако отмена социальных гарантий послевоенной эпохи под натиском рынка проходила параллельно с формированием новой формы демократии (К. Крауч называет ее «постдемократией» [Crouch, 2004]), при которой политическое участие стало восприниматься как форма развлечения, а принимаемые решения, особенно в сфере экономики, потеряли с ним связь[85]. С этой точки зрения нынешние усилия, предпринимаемые на национальном и международном уровнях с целью долговременной консолидации государственных финансов за счет урезания государственных расходов, – это, по сути, не что иное, как продолжение неолиберальных реформ 1990–2000-х годов с применением изобретательно усовершенствованных инструментов.