Купленное время. Отсроченный кризис демократического капитализма

Спекуляции на возможном могут продолжаться целую вечность, особенно если они связаны с надеждами или добровольно взятыми на себя обязательствами конструктивного оптимизма. Впрочем, можно согласиться с тем, что демократический проект для Европы, заслуживающий собственного названия, должен кардинально отличаться от проектов «политического союза», отстаиваемых такими авторитарными неолиберальными стратегами, как, например, Вольфганг Шойбле, для которого речь прежде всего идет об облегчении неолиберального «сквозного управления» для хайекианского центра управления. Избираются ли президенты комиссий или Совета ЕС народом или нет, не имеет никакого отношения к демократии, пока им – в отличие от президента ЕЦБ и Европейского суда, не говоря уже о президенте Goldman Sachs, – нечего будет сказать. Понятие «фасадная демократия» [Bofinger et al., 2012] как нельзя лучше подходит для политической системы, правовая или фактическая конституция которой сводится к обязанности держаться как можно дальше от самостоятельных устремлений рынков. Проект демократии, призванный осуществлять поручения европейского министра финансов, который, в свою очередь, призван обеспечивать обслуживание рынков и, таким образом, восстанавливать их доверие, – т. е. проект демократии, который исходит из привязки демократических вопросов к вопросам неолиберализма или даже капитализма, – не стоит усилий демократов. Все развивается исключительно в соответствии с неолиберальными желаниями, само по себе.

Кроме того, европейский проект демократии должен быть не столь утопичным, каким был рыночный проект, находящийся с 2008 г. в крайне шатком положении. Это означает, что необходимо не допустить повторения его ошибок, в частности, путем анализа экономики и общества, экономического и жизненного укладов независимо друг от друга. В действительности они неразрывно связаны между собой. Как маловероятно, что навязывание единого экономического порядка различным жизненным укладам возможно без применения насилия, так и наивно было бы ожидать, что различные экономические и жизненные уклады можно было бы привести к общему социальному и политическому порядку без всякого сопротивления с их стороны[179]. Демократия в Европе не может представлять собой институциональный проект гомогенизации: в отличие от неолиберализма, она не может не учитывать исторически обусловленные национальные различия между европейскими государственными народами, внутри которых тоже следует установить свой порядок[180]. Бельгии, давно уже зарекомендовавшей себя как национальное государство только из двух обществ, в котором тем не менее существует угроза развала из-за объединения конфликта идентичности и конфликта распределения, актуализированных фискальным и финансовым кризисом еврозоны, недавно потребовалось полтора года, чтобы суметь сформировать национальное правительство. Создатель европейской конституции должен уметь справляться с подобного рода конфликтами, правда, гораздо более масштабными и комплексными, причем занимаясь всем сразу одновременно, и не внутри существующей демократической конституции, а как предваряющий ее шаг.

В реально существующей Европе унитарно-якобинская конституция демократических европейских государств была бы немыслима. Европейскую демократию невозможно представить без федерального разделения и обширных партикулярных прав на автономию и преимущества, без защиты групповых прав для многих различных существующих в непосредственной близости друга от друга экономических сообществ и сообществ на основе общей идентичности, из которых и состоит Европа. Это распространяется не только на Бельгию, но и на Испанию и Италию, характеризует отношения между Финляндией и Грецией или между Данией и Германией[181]. Тот, кто хотел бы написать конституцию для Европы, должен учитывать не только различные интересы европейских стран, например Болгарии и Нидерландов, но и нерешенные проблемы незавершенных национальных государств, таких как Испания или Италия. Их внутренняя множественность идентичностей и интересов должна быть представлена в любом европейском учредительном собрании[182]. Свести их в приемлемую для всех конституцию – титаническая задача, для решения которой требуется конструктивистский оптимизм, напрочь отсутствующий у рыночных технократов неолиберализма[183].