Куплю свадебное платье

— Капитон Кузьмич, эх… Капитон Кузьмич, — сплюнул Чигиринский, глядя на притихшего Бархатова, и, будучи в отличие от бывшего прокурора христианином, схватил три мешка с бархатовским мусором в одну руку, шесть — в другую, все девять мешков, которые стояли у дверей. — На помойку! — помахав мешками, сквозь зубы процедил Чигиринский и, раскланявшись с уборщицей тетей Варей и еще одной святой женщиной, решившей помыть пол у бывшего прокурора, быстро вышел вон.

— А-ааамммм!.. — схватился за крайний правый мешок Бархатов. — Отдайййй!..

— Ты!.. Говном три этажа залил!.. Хрен старый!.. — выругался слесарь с лестницы и, пока шел вниз три этажа, все ругался, ругался и не заметил, как уронил один мокрый и очень отвратительный мешок у двери Кокуркиной Дарь Иванны.

А в это время на своем шестом этаже Т. Л. Достоевская стояла перед неразрешимой дилеммой… Стояла она в своем бархатном, цвета закатной синевы, халате, на голове ее была накручена чалма из мокрого полотенца, и она задавала вопросы в телефонную трубку, держа ее очень изящно, как это делают все гениальные писатели.

— Тебе нужна женщина, которая бросит свою старую, больную собаку?..

— Нужна! — кричал ей в ухо голос молодого, судя по тембру, мужчины. — Таня, ты мне нужна!..

А к Татьяне Львовне, надо вам сказать, вчера вернулся старый муж…

— Ну ладно, нужна так нужна! — слегка удивилась Татьяна и, посмотрев на пьющего чай с бисквитным «Поленом» своего бывшего благоверного, мягко сказала: — Попьешь чаю — и закрой дверь с той стороны…

Муж застыл с куском торта в горле…

В ту самую минуту, когда были произнесены эти слова, Дарь Иванна Кокуркина, обнюхав завязанный шпагатом мешок рядом со своей дверью, решила поставить наконец одну «недалекую» даму на место и расквитаться с ней.

И когда в квартире одной известной дамы раздался звон богемского хрусталя, такой звоночек был у Татьяны Львовны Достоевской, и она открыла свою дверь, на ее пороге лежал — дурно пахнущий мешок.

Какая другая женщина, возможно, хлопнулась бы в обморок рядом с таким мешком, но… Но не такие они — русские писатели!

Достоевская протянула бархатную ручку и быстро разорвала черный полиэтилен.

Конечно, доллары пришлось полоскать под душем, но разве в этом нет своей прелести? А сушились они сами, прекрасно, на махровых простынях возле открытых окон, весь день. Запах денег на полах большой квартиры мешался с ароматом французских духов «Бесконечная жизнь».

Да-да, так и было…

Что упало — то пропало

То, что бомж не умер, Альбина восприняла философски.

— На меня никто и не подумает! — беспечно решила она и как в воду глядела.

После яда индийской гадюки Илья Леонидович не помнил ничегошеньки — ни кто он такой, ни как его зовут, а Альбину не узнал бы и под пытками на дыбе.

Драгоценности Нины Ивановны, которые Альбина Хасановна украла в ту страшную ночь, лежали у нее на самом видном месте, в большой хрустальной вазе на столе, и были завалены конфетами «Кара-Кум», «Орешек» и парочкой «Трюфелей».

Альбина ела конфеты и доставала то один перстень, то другой, мерила, кидала обратно, в общем — развлекалась, а ночью вдруг вскочила и под впечатлением душераздирающего сна стряхнула драгоценности вместе с конфетами в синий бархатный мешок и кинула под кровать… Мало ли, вдруг воры залезут и начнут конфеты есть, а под ними-то целый килограмм золота!!!

Утром побежала в магазин, потом из магазина — домой и на лестнице нос к носу столкнулась с Милой Хренковой. Жена Вениамина Вениаминыча убирала подъезд.

Почти ровесницы, по старой памяти они общались, худенькая Альбина и красная от жизненных соков Мила.

— Милка?! Со шваброй?.. Ты что! Брось швабру! Брось!.. — искренний крик Альбины ухнул эхом на лестнице. — Твой, что, в безработные подался?..

Мила подняла глаза и засмеялась, дай ей бог здоровья:

— Жадный стал.

— И что теперь?.. — не поняла Альбина.

— Денег не дает, — махнула рукой Мила.

— Ах он, гад!.. — сузила глаза Альбина Хасановна и тихо предложила: — Хочешь, я его убью?

— Не надо, — уже повеселей ответила Мила и застучала шваброй еще азартней.

— Не понимаю я людей!.. — заходя в квартиру, сказала Альбина и, пока закипал чайник, вытащила бархатный мешочек из-под кровати и в диадеме и перстнях села пить чай, потом начала мыть плиту и почти уже вымыла, когда в дверь позвонили.

— Сейчас! — крикнула она и, выключив воду, пошла открывать — в красных шелковых боксерских трусах и той самой майке с мишенями и — хорошо хоть глянула на себя в зеркало — в диадеме, съехавшей на ухо, в колье — изумруды с гранатами, и перстнях, заляпанных пастой «Комет» для газовых плит.

— Черт! черт! черт! — по-быстрому снимая диадему и перстни, вертелась волчком Альбина Хасановна. Звонок не унимался. — Кто там? — мелодично, словно только что услышала, спросила Альбина.

— Гражданка Яроцкая, что же вы не выполняете свой гражданский долг?..

— Вииитя!.. — выдохнула вдова. — Что вы пришли-то? Напугали… Ну, заходите…

— Я соскучился, — уже обычным голосом сказал участковый. — А что это за мешочек у вас?