Куратор

Как же он должен ее ненавидеть, как должен ненавидеть ее капитан Энтони, чтобы оставить ее напоследок, дать ей прожить дольше всех со знанием, чем он занимается, и с бессилием его остановить!

Впереди стена, отделявшая посольство от музея, становилась ниже. Там можно перелезть и через живую изгородь попасть в огород. Но Ди не могла двинуться с места. Просто не могла.

Δ

Неожиданная боль ожгла икру сзади, и Ди обернулась. Белая кошка в ошейнике с драгоценными камнями шипела на нее, выгнув спину. Пересыпанная сажей шерсть стояла дыбом. Зрачки бирюзовых глаз стали узкими, как бойницы. Талмейдж XVII махнула передней лапой, раздирая воздух. Кошка словно вызывала Ди на бой.

Δ

Очарованные красотой кошек, текучей плавностью их движений и подчеркнутому пренебрежению законами гравитации, верующие их романтизируют. Когда кошка вдруг сбрасывает с себя равнодушие, подходит и позволяет себя погладить, людям кажется, что их любят и принимают в друзья. В светящихся кошачьих глазах верующие искали неизмеримую глубину милостивого взгляда мудрого бога и тешили своих детей занятным вымыслом о Матери-Кошке, которая позаботится о них в загробной жизни.

При этом все, кроме наиболее трезвомыслящих, вроде бабки Гида, забывали самую старую легенду, что первая кошка произошла от дьявола – отделилась от его тела, пока он спал. Верующие романтики упускали из виду, чьим потомкам они поклоняются.

Кошки – убийцы, им нравится убивать. Кошки умеют выживать: в суровые зимы они съедают свое потомство. Пусть солнце выгодно подсвечивает их дивные масти и узоры, но настоящую силу кошки обретают в сумраке: их друг темнота. Кошки теплы, потому что полны крови.

Δ

Ужас от близости мертвых тел вибрировал в ушах, отдавался в черепе, заползал в ноздри, между губами и вниз по глотке. Она давно несет на себе бремя вины – может, с того дня, когда Амброуз вышел из дома с совком для угля, и уж точно с того, когда она смотрела через волнистое зеленое стекло на утонувшую в луже подушку.

Но ведь есть и другие – Роберт, Айк, вагоновожатый, женщина, прикрывавшая рот концом шали, матери, которые не считают своих дочерей запятнанными, отцы, которые плачут, потеряв сына, и таинственные братья, и верные сестры, и потные каменщики, и растрепанные собирательницы устриц, и пьяные няньки, и уборщицы вроде них с Бет, отскребавшие свою жизнь от чужого дерьма и грязи. Есть целый город других людей. Ламм обманывал смерть, сжигая чужие жизни, как масло в лампе, и мнил себя самим дьяволом и великим писателем.

Ди не знала, сможет ли она исполнить заветное желание Амброуза и спасти мир, если убьет Ламма. Возможно, этот мир уже не спасти.

Однако требовалось позаботиться о будущем.

Белая кошка зашипела. В ее глазах не было любви, только вызов.

Ди расправила плечи, глубоко вздохнула и продолжила путь.

Разве вы плохая?

Она перелезла через стену, не спеша пробралась через ветки живой изгороди и вышла в огород позади музея. Согнувшись над колонкой, Ди заработала рычагом. Ловя ртом холодную воду, хлынувшую из носика, она отплевывалась и пила, отплевывалась и пила, стараясь смыть с языка вкус дыма.

Она долго мыла лицо и шею, глядя, как на землю капает черная вода, а потом опустилась на землю прямо у колонки. Ее изодранная юбка почернела от копоти.

Белая кошка явилась следом. Под долетавшие с улицы звуки бойни, развернувшейся в городе, Семнадцатая прошлась между грядами, фыркая на ботву моркови и с интересом пошевелив лапой листья кочанного салата.

– Иди сюда, – хрипло позвала Ди.

Талмейдж XVII приблизилась, остановившись чуть дальше, чем могла дотянуться Ди, и несколько мгновений не мигая смотрела на нее. Затем кошка села и принялась грызть коготь.

– В детстве я бы тебя обожала, – сказала Ди. – Тебе, конечно, наплевать, но когда я бы это поняла, я, наверное, обожала бы тебя и за это. За то, что тебе наплевать. Однако мои родители не одобряли кошек в доме.

Кошка с сопеньем принялась за следующий коготь.

– Ты просто красавица, но это ты знаешь. Я не против того, что ты тайком пробиралась в мой музей и царапала вещи. Я знаю, это твоих лап дело. Даже сейчас, перепачканная сажей, ты прекрасна. Жаль, что ты не можешь сказать, что ты обо всем этом думаешь. Я буду звать тебя Семнадцатой, хорошо? Не самое пышное прозвище, но ведь и Талмейдж так себе…

Ди приподняла подол осмотреть колено. Плотная мозоль, образовавшаяся от многолетнего мытья полов, разошлась на две неровные половины.

– Как бы там ни было, на колени в обозримом будущем мне не встать, да, Семнадцатая?

Мокрая земля вокруг колонки промочила юбку сзади. Ди понимала, что у нее нет причин откладывать свою миссию, но ей не хотелось двигаться. Туман цеплялся за самшитовую изгородь и решетку для помидоров. Ди прижала исцарапанные ладони к прохладной траве. Мир казался полкой, уставленной хрупкими вещицами, сыпавшимися одна за другой, но зная, что скоро все закончится, Ди вдруг успокоилась.

– Что глупее – говорить с кошкой или сама с собой?

Талмейдж XVII закончила обихаживать когти и уселась, подобрав лапки и немигающе глядя на Ди.