Курехин. Шкипер о Капитане

Клуб современной музыки еще вполне благополучно существовал, когда примерно с такого же письма началась моя переписка с саксофонным квартетом ROVA из небольшого университетского городка Беркли под Сан-Франциско. Название ансамбля было аббревиатурой из имен музыкантов – Jon Raskin, Larry Ochs, Andrew Voigt, Bruce Ackley. Музыка их нам – и Барбану, и мне, и Курёхину – тогда ужасно нравилась и казалась идеальным воплощением того пути, по которому должен двигаться новый джаз: сложные композиционные полифонические структуры, наполненные захватывающими по своей дерзости и оригинальности импровизационными фрагментами, как сольными, так и групповыми. Названия альбомов и композиций подразумевали изрядный интеллектуализм, равно как и знание и очарованность классическим русским авангардом. Первая пластинка называлась «Cinema Rovatè» – парафраз термина сinéma-vérité, целого стиля в кинодокументалистике. Французское название «сinéma-vérité» – калька знаменитой «Киноправды», серии выходивших в начале 1920-х годов революционных не только по содержанию, но и по стилистике киножурналов легендарного советского кинодокументалиста Дзиги Вертова. Еще одна композиция называлась «Zaum». Я не сразу сообразил, что речь идет о не менее знаменитой «Зауми» Велемира Хлебникова. Интриговало и название основанной ими для издания пластинок собственной фирмочки Metalanguage – «Мета-язык». Именно по адресу Metalanguage, найдя его то ли на обложке пластинки, то ли в каком-то журнале, я и отправил первое письмо.

Ответ пришел быстро и был очень заинтересованным. Переписку со мною от имени квартета вел Ларри Окс – типичный американский либерал-шестидесятник. В юности хипповал, протестовал, входил в лево-радикальную полу-марксистскую студенческую организацию «Студенты за демократическое общество» (Students for a Democratic Society или сокращенно SDS). К моменту начала нашей переписки ему было уже за 40, он жил в комфортном вполне буржуазном домике в Беркли – одном из самых дорогих американских городов. Левые взгляды остались, но радикализм чуть померк, во всяком случае, из идеологии и политики передвинулся в область чисто эстетическую, музыкальную. Жена Ларри, Лин Хеджинян – поэт-авангардист из так называемой «языковой школы»[129]. Его родная сестра Джеки Окс – режиссер-кинодокументалист – с начала 70-х жила в просторном лофте в богемном нью-йоркском Сохо. Поселилась она там еще в начале 70-х, когда жилье в этом, тогда еще индустриальном районе стоило копейки. В Нью-Йорке существует так называемый rent control – владелец жилья не вправе поднимать цену уже живущим у него жильцам. Когда я впервые приехал в Нью-Йорк в 1988 году, Джеки платила за свой лофт всего долларов 170 в месяц, хотя его коммерческая цена была уже тогда раз в десять больше. В 70-е Джеки была подругой тромбониста Джозефа Боуи, родного брата трубача Лестера Боуи из Art Ensemble of Chicago, и дружила с Лори Андерсон[130].

У нас с Курёхиным от одного перечисления этих имен закружилась голова – вот это удача! Дружба с такого рода людьми открывает двери в вожделенный мир не только джазового авангарда, который по-прежнему оставался для нас главной, центральной музыкой, но и в более широкий мир американской интеллектуальной элиты.

Да и с другой стороны – это явственно чувствовалось по письмам – возбуждение и предвкушение были не меньшими. «Я с детства увлекался русской историей и русской политикой. В университете я изучал политологию и всегда мечтал о поездке в Россию», – рассказывал потом в одном из интервью Окс. А тут шанс не просто поехать в загадочный и закрытый Союз туристом и тупо, уныло осматривать пусть и великолепные, но лишенные жизни Кремль и Эрмитаж, а выступить со своей музыкой в условиях какого-то совершенно загадочного советского андеграунда. Познакомиться с реальными людьми-единомышленниками, которые где-то там, в условиях почти полной информационной изоляции, сумели каким-то чудом раздобыть твою и здесь-то, в свободной Америке, мало кому известную музыку. Она им нравится, и они хотят тебя слушать!

Правда, оставалась сущая мелочь – найти тысячи и тысячи долларов на такую поездку. Как бы мало не были осведомлены наши новые калифорнийские друзья о нравах и практике жизни в Советском Союзе, они знали достаточно, чтобы понять: все, что им пишут о невозможности предоставить даже отдаленно справедливое финансовое обеспечение – увы, правда.

Но ROVA – не респектабельные Чик Кориа и Гэри Бёртон[131]. Такие же отщепенцы-авангардисты, с такой же сомнительной политической репутацией в своей Америке, как и мы у себя в СССР. Рассчитывать на поддержку Госдепартамента они могли с таким же успехом как мы – на поддержку министерства культуры. По общепринятым в Америке понятиям их и к джазу-то отнести нельзя. И не джаз, и не классика – по какому ведомству проходить, и у каких фондов деньги просить, бог весть.