Курьер из Стамбула

— Не понимаю, он давно уже должен был вернуться с ратификацией союза военного с Турцией. Сейчас самый удачный момент для объявления войны России. Их Миних понес огромные потери за кампанию последнюю, восстановить которые России будет весьма сложно. Петербург для нас открыт. Нолькен сообщает, что полки, присланные из южной армии русских для охраны столицы, плохо укомплектованы, солдаты необучены. Сейчас война для нас будет увеселительной прогулкой, во время которой мы вернем все, что было утрачено Карлом XII.

— Так где же тогда, черт возьми, Синклер? — снова повторил Гилленборг.

— Не знаю. Нам известно, что он проехал турецкие земли, затем коронный гетман выделил ему конвой, сопровождавший его до границ с Австрией. Затем след его потерялся.

— Русские?

— Не исключаю. Тем более, что Бестужев так уверенно объявил о том, что Россия отказывает нам в беспошлинном вывозе хлеба из своих портов. Вполне возможно, что они завладели бумагами Синклера.

— Отправьте, граф, надежных людей в Европу. Пусть ищут, спрашивают всех и вся. По всем корчмам, постоялым дворам, гостиницам. От Силезии до Гамбурга. А здесь, в Стокгольме, продолжайте возмущать чернь против русских.

— А королевский указ?

— Останется королевским указом. Вообще-то, это даже было бы и неплохо…, — задумчиво произнес Гилленборг.

— Что вы имеете в виду?

— То, что русские убили майора Синклера.

— Боже, о чем вы говорите, граф?

— Да-да, Тессин, это был бы отличный повод.

— Для войны?

— Сначала для получения согласия представителей духовенства и крестьянского сословия на войну, которого нам пока не удается от них добиться. Крестьяне понимают, что война ляжет, в первую очередь, повинностью на них. А появление мученика — Синклера сделает его национальным героем в глазах крестьян и отбросит их последние сомнения. Так что, дорогой граф, смерть майора нам выгодна, как бы не казалась вам кощунственной эта мысль.

Тессин молча перекрестился.

Обещанных наград от Императрицы за удачно проведенный сыск участвовавшим в нем офицерам покудова не поступало. Единственно, что как-то навестивший Алешу Веселовского Манштейн передал ему лично от Миниха сто рублей и сказал при этом:

— Фельдмаршал скоро убывает в Петербург. Будет оправдываться перед Императрицей о последнем неудачном походе и представлять план на будущую кампанию. Заодно и похлопочет о наградах и повышениях для вас всех. А пока просил довольствоваться этим.

— Бог с ними, с наградами. Я бы и эти деньги не брал, лишь бы чем помочь Ивану Семеновичу, — удрученно ответил Веселовский.

— Тут, брат, надежда на милосердие Божие и милость Императрицы нашей, — Манштейн сочувственно похлопал поручика по плечу. — Уповай на это. А я постараюсь, как обещал, вставить слово перед фельдмаршалом. Но сам знаешь, у него неудач не бывает. А если случаются, то в этом виноваты другие. Помнишь, в прошлом году, когда Очаков брали? Штурм-то был неудачный поначалу… Так он храбреца, генерала Кейта, пытался обвинить в том, что начал атаку без его, Миниха, на то позволения. Кейт требовал даже суда военного, чтобы выяснились все ошибки, допущенные фельдмаршалом с самого начала осады. Но поскольку, в конце концов, была одержана виктория, то всем пришлось забыть о неприятном. А сейчас положение гораздо хуже. Ветерана Загряжского, генерал-поручика, тоже не пожалел. — Неутешительно заключил Манштейн. — Так что, молись, Алеша! На все воля Божья!

Веселовский постоянно старался навестить арестованного Тютчева. Если не удавалось переговорить, то всегда передавал что-то для своего командира. Караульные, так же глубоко опечаленные выпавшей на них миссией, никогда не отказывали молодому поручику, да и сами, как могли, пытались скрасить пребывание под арестом своего бывшего командира. Любили его в полку.

Армия готовилась к следующему походу. Полки исправляли оружие, амуницию, обмундирование и обоз. Но главным образом, укомплектовывались людьми и лошадьми. Ко всем бедам прибавилась еще одна. Свирепствовавшая в Молдавии и Валахии чума стала приближаться к русским границам. Приказом Миниха вводились карантины строжайшие. От Вятского полка был отряжена партия драгун на Сорокашицкий форпост для особого поручения. Из офицеров туда направлялись двое — капитан Григорий Толстой да поручик Алексей Веселовский. Особое поручение заключалось в крайне тщательном и внимательном допросе всех лиц, проходящих карантин и, якобы, прибывших из польских земель. Подозрительных — арестовывать, рассаживать порознь, их товары опечатывать и содержать под добрым караулом. Ежели меж ними выявятся прибывшие из Турецкой области, то их взять и со всем арестованным товаром вести в Киев. Отдельно было сказано: «…ни к каким взяткам ради ослабы им не касаться и из товаров их ничем не интересоваться, но держать оной в добром смотрении и сбережении, чтоб отнюдь ничего утратиться не могло, под опасением тяжкого ответа».