Курьер из Стамбула

— Ладно, Веселовский, — Манштейн переминался с ноги на ногу, — еще не все потеряно. Приговор сначала должна утвердить Военная Коллегия в Петербурге, а потом Императрица. Может, те бумаги, что вы доставили, и сыграют свою роль. Я попробую поговорить с фельдмаршалом. Ты же знаешь, он вспыльчив, но отходчив. — Манштейн произносил еще какие-то слова, сам особо не веря тому, что говорит.

— Это правда? — Веселовский обернулся. — Вы поможете? Ведь он даже служил с Вашим отцом.

— Я знаю об этом. Конечно, постараюсь. Я отцу своему в Ревель уже отписал, просил похлопотать за своего бывшего офицера. Поезжай в полк. Тютчев сейчас там. Под арестом. Приободри старика.

— Спасибо, господин майор, — Веселовский уже вставлял ногу в стремя. — Вы уж помогите нам, Христом Богом прошу.

— Давай, давай, поезжай. Что смогу — все сделаю, — Манштейн смутился и, отвернувшись, пошел к кирасирам охраны, рядом с которыми на барабане сидел прапорщик Лука Волков — флигель-адъютант Миниха. — Волков! Быстро разыскать курьера и к фельдмаршалу, повезет пакет в Петербург.

Веселовский мчался в полк. Влетев в деревню, где квартировали драгуны, он безошибочно определил штабную избу-мазанку и, бросив поводья подскочившему караульному, взбежал по ступеням. В горнице сидел молодой подпоручик, адъютант Тютчева.

— А, господин поручик, вернулись? — поднялся он навстречу.

— Где командир? — не отвечая на приветствие, тяжело дыша спросил Веселовский.

— Какой? Новый? У себя, — ответствовал адъютант.

— Что за шум? — дверь в соседнюю комнату отворилась, и вышел незнакомый Веселовскому штаб-офицер. — Я командир полка князь Друцкой. А вы, собственно говоря, кто будете, поручик?

— Поручик Веселовский, командир 3-й роты, — как-то сразу сник Алеша.

— А что вы так врываетесь? Я вас не вызывал. Где вы вообще были? Что-то я не припомню вас, когда устраивал смотр полковой.

— Я выполнял задание особое главнокомандующего фельдмаршала Миниха. Только что от него. Докладывал о завершении. Получил разрешение на три дня отдыха и приказ вернуться в полк, — тихо скороговоркой выпалил Веселовский.

— Ну и молодец, — князь пожал плечами, — отдыхай и принимайся за работу. Нужно пополнение принимать, обучать. — Новый командир был настроен благодушно.

— Ваша светлость, — неуверенно начал Веселовский.

— Что еще, поручик?

— Позвольте повидаться с господином полковником Тютчевым.

— Это еще зачем? — уже недовольным тоном произнес Друцкой. — Тютчев преступником объявлен и сейчас находится под арестом. Какое у тебя до него дело?

— Я зять его, — соврал Веселовский.

— Ах, вот оно что, — задумался новый командир. — Вообще-то не положено, но в виде исключения. Адъютант, проводите поручика к арестованному. Пусть поговорят. Только недолго. И чтоб никто не видел. А то и мне еще отвечать придется за свою доброту.

— Премного благодарен, ваша светлость, — Веселовский низко поклонился князю и вместе с адъютантом быстро покинул избу.

Ивана Семеновича содержали в отдельной избе-мазанке под охраной драгун. Каково было ветерану старому, столько повидавшему на своем веку, сидеть под присмотром своих же солдат. Адъютант с Веселовским вошли внутрь. Дежурный унтер-офицер вскочил с лавки и вытянулся в струнку.

— Отвори, — кивком показал адъютант на дверь, за которой находился арестованный, — пусть господин поручик пообщается.

Драгун забрякал ключами, отворяя замок.

— Ну, я пошел. Не буду мешать, — адъютант попрощался и покинул избу.

— Прошу вас, — унтер-офицер отворил дверь и жестом пригласил поручика войти.

Веселовский перешагнул порог и остановился. Комната, где располагался арестованный, была в полумраке. За неимением решеток на двух маленьких окошках ставни были наглухо закрыты. Может, даже заколочены. Глаза, постепенно привыкавшие к темноте помещения, разглядели, наконец, фигуру полковника, сидящего на деревянном топчане, служившем ему кроватью.

— Иван Семенович!

— Алеша! Живой! — Тютчев, по-стариковски кряхтя, поднялся и шагнул навстречу поручику.

Они обнялись и так стояли долго.

— Как же так? Иван Семенович? — с болью спросил Веселовский, видя, как сильно сдал старый полковник. Куда девалась былая выправка, задор, острый взгляд? Все потускнело как-то сразу. Осунулся Тютчев. Сгорбился. Оттого стал ростом меньше. Стариком глубоким выглядел. Мундир, давно не стиранный, был кое-как наброшен на плечи. Сорочка тоже явно не первой свежести. Денщиков-то больше не было у Ивана Семеновича. Одни тюремщики.

— Судьба, Алеша… Говорил я тебе — предчувствия были. Что-то должно было случиться. Вот и случилось.

— А никак по-другому нельзя было?