— А хочешь, посмотрим на город? Обнаженные, они снова вошли в воду и переплыли бухточку. Под каменной аркой били сильные волны. Спрятавшись за мокрой глыбой, они смотрели на порт, на проходящие суда, на лесные горы, которые поднимались за прибрежным строем белых высоток. Со стороны открытого моря донесся мерный гул, и недалеко от них прошел американский эсминец, направляясь в порт. Моряки в белой парадной форме группами стояли вдоль бортов.
— Видишь? — Андрей указал на кормовой флаг со звездами и полосами. — Тебе нужно встать по стойке «смирно».
— Прямо так?
Патриция поднялась перед ним, широко разведя руки. Прозрачная вода доходила ей до колен, блестела мокрая кожа, золотистая от загара. Снизу виднелись следы от купальника, сверху их почти не было.
— Ну и что? — пожал плечами Шинкарев. — Ю-Эс Нэйви[57] примут это за рекламу местного борделя.
— А сам ты встанешь так перед рашн нейви?
— Боюсь, меня поймут только в определенном смысле. А я не готов к тому, что меня так поймут.
— Зато я тебя правильно понимаю. Плывем назад!
Зеленые волны взлетали между каменными стенами. Патриция уверенно прошла арку брассом, сильными гребками специально вскидывая тело на крутых волнах. Андрей плыл медленнее, опасаясь налететь на подводный камень. В бухточке он кролем догнал Крысу, та тоже перешла на кроль, и гонку они закончили одновременно, упав на сухую горячую гальку.
— Слушай, я жрать хочу, — сказал Андрей. — Какого хрена, вообще: война войной, обед обедом!
— Бедненький, я и не подумала! Только оденься, голых я не кормлю.
Они надели брюки, Патриция натянула рубашку, завязав узлом на животе, и они перешли в небольшой грот. Он был обжит, на сводах виднелась копоть; в углу, на надувном матраце, был раскатан спальник, рядом лежал пятнистый военный рюкзак. В одной из стен грота обнаружилась темная расселина. Патриция запустила руку внутрь, достав оттуда две холодные банки пива, с которых стекала вода.
— Там всегда есть вода, холодная и пресная. Видимо, дождевая, — объяснила она, распаковывая рюкзак.
В гроте было прохладно, хотя жара стояла всего в полуметре. Пока Патриция делала бутерброды, Шинкарев, не спросив разрешения хозяйки, прошерстил рюкзак. В боковом кармане нашелся аккуратно уложенный «Узи» — точно с таким же он ходил в «Циньхуа». В другом кармане лежали два снаряженных магазина. Патриция все видела, но никак не отреагировала.
— Готово, — сказала она, раскладывая бутерброды. — Положи пушку на место, возьми лучше это. — Она забралась в очередной карман рюкзака и протянула Андрею зубную щетку с пастой, мыло и полотенце.
— Иди мойся, а то ничего не получишь.
Когда он возвратился, женщина смотрелась в зеркальце, поправляя волосы. Андрей поглядел на нее, на приготовленную еду. А ведь это семейный обед. Так получается?
— Тебе идет «милитари», — потрогал Шинкарев ее зеленую рубашку. — Хотя странно. Такой агрессивный цвет.
— Почему агрессивный? Это цвет природы. Кому, как не женщине, его носить?
— Может, и так. Скажи-ка мне вот что, — попросил Андрей, закончив с едой и потягивая пиво, — нам можно делать то, чем мы здесь занимаемся?
— А чем мы занимаемся?
— Допустим, сексом. Что тут еще делать?
— Скажи еще, что без презерватива.
— Значит, можно. А на вилле было нельзя.
— Может, у меня месячные были? Кстати, кто-то согласился не лезть с лишними вопросами. Кто бы это был, а?
— Откуда я знаю, лишний вопрос или нет? Мне что, вообще ничего не спрашивать?
— Да, мы можем заниматься сексом. Доволен?
— Давай поваляемся!
— Не сейчас. Вопрос на вопрос: ты спал с Элизабет?
— Один раз. И при очень странных обстоятельствах.
— При чем тут обстоятельства? Спал, значит, спал. И как она тебе?
— Элизабет — не моя женщина. Ни в каком смысле.
— Да, наверное...
Патриция собрала мусор в полиэтиленовый пакет, поставила его рядом с рюкзаком.
— А я тебе кто?
— Ты моя душа, — торжественно произнес Шинкарев.
— У тебя что, своей нет? Я серьезно спрашиваю! Думаешь, я шлюха какая-нибудь? Putain
— Ты — моя женщина.
— Повтори.
— Ты — моя — женщина. Молчание.
— Et maintenant fiche moi la paix
Она поднялась и пошла к воде, по пути нагнувшись и захватив горсть мелких камешков. Встав у моря, бросала их один за другим, глядя, как, булькнув, они быстро опускаются на дно. Шинкарев, посидев некоторое время, тоже подошел к берегу. Двумя руками, поднатужившись, он поднял здоровенную каменюгу и, раскачав, швырнул ее отвесно вверх. Камень врезался в воду с грохотом разрыва, выбросив высокий пенно-зеленый столб.
— Это ты, — меланхолично заметила Патриция, развязывая узел рубашки. — Ладно, давай поваляемся...
***