Курьезы холодной войны. Записки дипломата

Перед отъездом Косыгина и Микояна президент Индии, неоднократно упоминавший о решающем вкладе нашего премьер-министра в прекращение войны между его страной и Пакистаном в начале 1960-х годов, предложил им всем на память сфотографироваться. Поскольку профессионального фотографа в это время там не было, снимки вызвался сделать находившийся рядом с Гири его советник, у которого оказался с собой фотоаппарат. Сделав снимок, советник Гири попросил снимавшихся не расходиться для следующего снимка, пока готовился первый, и буквально через минуту показал им, что у него получилось. Увидев столь быстро полученную готовую фотографию, А.Н. Косыгин, который ранее, видимо, с подобными аппаратами не встречался, сразу же попросил фотографа ему его показать, задавая при этом массу вопросов. Удовлетворив своё любопытство в американской новинке и выразив восхищение этим достижением заграничной техники, наш премьер прямо там же попросил своего помощника записать необходимые данные об аппарате, чтобы потом обсудить с нашими специалистами вопрос о возможности налаживания производства подобных камер у нас в стране. Этот пример служит хорошей иллюстрацией делового характера нашего премьера тех лет. На упомянутых переговорах с президентом Пакистана А.Н. Косыгин тоже играл главную роль.

Встретив своего пакистанского гостя у центрального подъезда Большого театра, Подгорный предложил ему пройти в правительственную ложу театра, куда нужно было подниматься по красивой, но довольно нелёгкой для больных ног Яхья Хана лестнице. Стоически преодолев возникшее на его пути в бывшую царскую ложу препятствие и оказавшись наконец в этом роскошном и уютном помещении, он тяжело опустился в центральное кресло первого ряда ложи по правую руку от кресла принимающего хозяина. Для обеспечения удобства их общения моему замечательному коллеге и товарищу Юрию Клюкину и мне отводилось одно место непосредственно за ними во втором ряду, где мы должны были садиться для работы, переходя на него по очереди с кресла в одном из задних рядов. Несколько минут спустя вслед за президентами в ложу пришли Косыгин и Фурцева, которые, поприветствовав их, заняли соседние кресла первого ряда через проход от кресла главного гостя. Затем вошли все остальные приглашённые и разместились на местах второго и последующих рядов в соответствии с правилами протокола, после чего нам всем была роздана программа предстоящего спектакля на русском языке.

До поднятия занавеса оставались считаные минуты. Великолепие правительственной ложи продолжалось и усиливалось в торжественном убранстве тёмно-красного бархата, пышных светильников и позолоте роскошного интерьера огромного зрительного зала, многоэтажных ярусах и парящем над ними высоком плафоне. Вся эта почти сказочная атмосфера готовила собравшуюся аудиторию к встрече с таинствами сценического зрелища.

В этот момент вдруг раздались звуки большого оркестра, начавшего исполнять национальный гимн Пакистана. Все присутствующие, подавляющее большинство которых даже не поняли, что происходит; постепенно и недружно встали, обращая взгляды на правительственную ложу. При виде знакомых правительственных лиц рядом с неизвестным для них субъектом им стало ясно, что они будут смотреть спектакль вместе с нашими вождями и важным зарубежным гостем. Затем был сыгран гимн Советского Союза, за которым последовал взрыв аплодисментов, обращенный к правительственной ложе.

В ходе короткой паузы между замиранием аплодисментов и началом увертюры Яхья Хан, как бы спохватившись, повернулся к в основном негостеприимно молчавшему Подгорному и через меня спросил у него название начинавшегося балета. Для Николая Викторовича этот вопрос оказался полной неожиданностью, так как до приезда в театр он на этот счёт, по всей вероятности, не осведомился, а во вручённую ему программу ещё не посмотрел. Поэтому, услышав вопрос президента, он тут же спросил об этом у меня, и когда я сообщил ему название балета, он повернулся к Яхья Хану и уверенным голосом коротко произнёс «Асель», сильно смягчив при этом звук «с» добавив мне через плечо: «Вот так и переведите». Поскольку буквальное воспроизведение русского названия этого балета на английском языке могло показаться несколько грубоватым, я решил обойти возникшее неудобство передачей названия повести Чингиза Айтматова, которая лета в основу сюжета балета — «Тополек мой в красной косынке». Услышав короткий ответ председателя Верховного Совета СССР в моём несколько удлинённом переводе, Яхья Хан одобрительно крякнул и устремил взгляд на уже поднимавшийся тяжёлый тёмно-красный бархат занавеса.