Курганник

Илья Зотов словно ждал команды: выхватил из-под подушки наган, бесшумно прокрался к окну. Варвара вскочила следом. Подняла на руки спящего Федорку и забилась в угол хаты, подальше от окна — на случай, если начнут стрелять.

— Кто? — коротко спросил Зотов.

— Свои.

— Свои коней уводят, — недовольно пробурчал Илья, отпуская боек нагана. — Сейчас выйду.

— Спиридон приперся, — сказал он жене.

— Чего ему? — растерянно спросила Варя. — В глухую-то ночь нелегкая принесла.

— Ложись. Я скоро.

Илья вышел из дома под свет лунной четвертушки. Спиридон шагнул ему навстречу из тени хаты.

— Чего принесла нелегкая? — недовольно спросил Илья, здороваясь с ним за руку.

— Ведьма в селе, — горячо прошептал сельский балагур, оглядываясь, что тебе заговорщик. — Токи шо видел. Вот прям как тебя щас вижу.

— Тьху-т-ты! — Зотов принюхался. — И трезвый вроде.

— Та шо ж, я вру, получается? — обиделся Спиридон.

— Не ори, — прошипел Зотов. — Дитё спит.

— Обидно мне, сотник, шо ты старого товарища за брехуна считаешь.

Илья тяжело вздохнул: все равно ведь разбудил, черт полосатый!

— Де она?

— К хибаре Адамовны бегла, — заторопился Спиридон. — Уся босая, патлы по земле стелятся. Рубаха бела на ей.

— Ладно, — остановил его Илья. — Разберемся. Ща, тока штаны натяну.

* * *

Дарсата мчалась по спящему чужому миру на зов родного голоса, не замечая ничего вокруг. Залитый лунным светом мир казался ей серым, невзрачным, с черными кляксами теней. Сверчки зло дребезжали, нетопыри сновали над головой, жаждая вцепиться в развевающиеся волосы. А может, то и не сверчки вовсе? А может, не летучие мыши, но кровожадные неведомые твари проносятся в вышине? Дарсате не было до них никакого дела.

— Дарсата… Где ты, старшая?

Дарсата свернула к краю поселения, темные дома которого стояли немыми могильниками. На бегу она едва не сбила с ног мужика, пристроившегося у покосившегося плетня.

— Ведьма! — сдавленно выкрикнул тот, отшатнувшись.

Его голос показался жрице знакомым, будто она уже слышала его, но сейчас Дарсате было не до этого.

Голос сестры доносился из заброшенной лачуги, в свете луны похожей на могильный холм. Дарсата едва смогла найти вход, склонилась, касаясь руками земли. Здесь было темно. Лунный свет обозначил маленькое окошко, но вовсе не проникал внутрь дома.

— Дарсата… — тот же знакомый голос-вздох.

Осарта сделала несколько шагов к куче, лежащей у стены, противоположной от окна. Запах нечистот и гниения стал резче. Так может смердеть только…

Ноги подкосились: поздно! Все поздно. Амаканга умерла.

Осарта заставила себя сделать шаг и склонилась над телом. Бледный овал лица, серые волосы разбросаны грязными плетями вокруг удлиненной головы. Перед Дарсатой лежала древняя старуха, в которой едва ли кто-либо мог узнать властительную Амакангу — сарматскую царицу. Сестру.

— О боги. — Дарсата опустилась на колени в гнилую солому.

Амаканга едва заметно вздохнула и открыла глаза — темные провалы.

— Амаканга… Сестра… — Голос Дарсаты дрожал.

— Если ты явилась, значит, я уже умерла. — Старуха хрипела и пришепетывала — зубы давно сгнили. — И это… не Вольная Степь…

— Нет-нет! Ты жива, Амаканга, ты жива. Я так долго тебя искала, — слезы хлынули из глаз Дарсаты, — и Арта был благосклонен.

Боги помогают сильным и упорным. Но жрица не рассчитывала найти это.

Бледная рука, покрытая пятнами, — от старости или гниет плоть? — поднялась из грязного тряпья, коснулась локтя холодными пальцами. Подбородок старухи трясся, она не могла говорить. Влага падала ей на лицо.

— Не плачь, сестра, — справившись с дрожью, прохрипела Амаканга. — Не надо. Я умираю.

— Нет, ты не умрешь! Я ведь здесь, и мы вернемся к сарматам, к твоим верным параласпайнам! Иначе зачем столько усилий, столько странствий, столько испытаний.

А слезы текли, неудержимо текли по щекам, отрицая все, что Дарсата силилась сказать. Все — ложь. Слова — пустая трата времени. Одно утешает сердце: Амаканга умрет на ее руках, и осарта заберет ее душу в Вольную Степь.

Дарсата достала из ременного мешочка бронзовое зеркальце, которое сестра подарила ей, вернувшись из Желтых земель. Тогда же Амакангу прозвали Победительницей Грифона — она добыла череп зверя на пределах Ойкумены.

Осарта поднесла зеркальце к лицу сестры.

— Посмотри, Амаканга. Посмотри. Ты по-прежнему прекрасна. Ты победительница грифона. Ты царица сарматов.

Умирающая прищурилась. Она не могла ничего различить, но нельзя было допустить, чтобы Амаканга умерла забытой всеми старухой в чужом мире.

— Да. Я — царица сарматов. Я — Амаканга.

Царица вдруг увидела цветущий простор, над головой ее раскинулась небесная синь, ветер ударил в лицо — боевой конь мчал ее по Вольной Степи. Радостный клич поднялся к небесам, и боги увидели Амакангу во всей славе и красоте.

Холодная ладонь упала. Дарсата закрыла сестре глаза. Тело Амаканги теперь останется навеки здесь, но душа вернется и будет похоронена в кургане, как и подобает погребать цариц.