Куриловы острова

Ребята ее знали. В прошлом году Марина Ивановна проходила у них в школе педагогическую практику.

Ей обрадовались. Карина спросила:

— Опять вы к нам на практику?

— Нет. Теперь я буду работать в вашей школе.

— Не в вашей, а в нашей, — прогудел Конопельский тихо, но так, что все слышали.

Учительница расцвела, будто пион.

Склонилась поспешно над столом, разложила свои книги, раскрыла тетрадь; все, видимо, вылетело у нее из головы, и она надеялась, что тетрадка поможет.

А Конопельский в это время, не скрывая торжества, смотрел на ребят своими синими насмешливыми глазами:

— Тише, дети! Чапай думает.

Это было брошено нарочито приглушенным шепотом, но он долетел до слуха молодой учительницы. Она конвульсивно закусила пунцовую губку, беспомощным взглядом обвела класс, попросила:

— Призываю к порядку, дети...

Кто-то фыркнул. Маслов пробурчал:

— Де-е-ти...

Учительница никак не могла овладеть собой.

— Да замолчите же! — прозвучал раздраженный голос Карины.

Миколка был удивлен. Ого! Это не девчонка, а настоящий мальчишка, с такой только свяжись. Вон как горят у нее глаза, ну и строгая!

В классе наступила тишина. Марина Ивановна благодарно посмотрела на Карину и поспешила уткнуться глазами в тетрадь.

— Тема нашего сегодняшнего урока...

Ее голос постепенно приобретал силу, звучал все увереннее, и даже тем, кто еще недавно не собирался ее слушать, пришлось стать внимательнее.

Миколка улыбнулся: остался Валентин в дураках.

Но он не знал Конопельского. Именно в то самое время, когда Марина Ивановна уже успокоилась и повела урок в соответствии с планом, когда она позабыла, что на столе перед ней лежит план, Конопельский подмигнул Маслову.

Маслов понял его и лукаво сощурил глаза. И сразу нормальный ход урока прервался, внимание учеников переключилось на Маслова.

Тот ерзал на парте, глухо бурча.

— Что случилось, Маслов? — спрашивает учительница.

Маслов мешковато встает, сопит носом:

— Да вот... не дает слушать...

И он сердито покосился на свою соседку — тихую, смирную девочку. Та съежилась, растерянно повела плечами:

— Я не даю слушать?

— Вертится, толкается... Рассадите нас с ней.

Девочка быстро схватила свои книги:

— Пожалуйста!

Она уже высматривала, где есть свободное место.

Марина Ивановна утеряла нить своего рассказа и стояла растерянная, бледная, нервно покусывая губу. А Конопельский тут как тут. Учтиво, даже слишком учтиво поднял руку и поблескивает лукаво глазами.

Учительница поспешила использовать случай:

— Что тебе, Валентин?

— Можно вопрос?

— Вопрос? — совсем растерялась она, но машинально кивнула в ответ головой: спрашивай, мол.

Конопельский воровато покосился на класс, откашлялся:

— Скажите, пожалуйста, сколько художников-академиков было в России при жизни Шевченко?

Учительница вспыхнула, панически стала перебирать на столе книги, тетради. Конопельский не спеша уселся на место, заложил ногу за ногу и с победоносным видом смотрит на класс: что, мол, ловко я ее загнал на мель?

Учительница еще не нашлась, что на это ответить, а уже тянет вверх руку Зюзин. И она поднимает глаза на него:

— Что у тебя?

— А сколько всего оригинальных картин написал за свою жизнь Шевченко?

Тут уже девочки, видя, в какое тяжелое положение попала учительница, стали на ее защиту:

— Возьмите книжки и прочитайте! Не мешайте слушать урок.

Конопельский надулся:

— А если меня интересует. Я не имею права спросить?

Зюзин себе:

— А если меня как художника... К кому еще обратиться, как не к учительнице?

Пока шел этот спор, учительница немного пришла в себя. Заговорила виновато, отрывистыми фразами:

— Дети! Ваши вопросы не относятся к теме... Об этом мы на кружке... или после урока... потому что у нас имеется план...

— Всегда так говорят, когда не знают, что ответить. — Это Маслов.

И сразу учительница стала неузнаваемой. Запрокинув голову, вызывающе блеснула глазами:

— А хоть бы и так! Я не подсчитывала, сколько было художников-академиков.

— Надо знать! — съязвил Конопельский.

— Учитель все должен знать, — добавил Зюзин.

— Закон! — театрально развел руками Трояцкий.

Учительница снова как-то поникла, готова была бежать из класса. Лицо ее покрылось красными пятнами. Все притихли. Даже Конопельский поглядывал на нее выжидающе: то ли ждал, чтобы она убежала, то ли, напротив, боялся, чтобы этого не случилось.

Учительница все же нашла слова, которые пришлись большинству учеников по душе:

— Я сама... сама только вчера из-за парты...

И тут девчонки застрекотали, как сороки:

— Не мешайте слушать!

— Конопля, ты брось свои штучки!

— Собралась шатия-братия!

— Мы Леониду Максимовичу скажем!

Настала тишина. Учительница чувствовала себя победительницей:

— Разве неизвестно, что один дурак может задать столько вопросов, что и сто мудрых на них не ответят?

Это выражение всем понравилось. Даже Маслов гоготал на весь класс. Конопельский и Зюзин тоже смеялись.

И уже больше никто учительнице не задавал никаких вопросов, так как урок кончился. Прозвенел звонок, и Марина Ивановна ушла из класса, так и не выполнив своего плана.

А Конопельский бахвалился перед дружками:

— Зелена она еще с нами тягаться. С нами, миледи, лучше не связываться.