Куриный бог

Мы проходили мимо большого как витрина окна первого этажа. На полках за стеклом стояли прозрачные банки с птицами в формалине. Я остановился. Никогда прежде подобного не видел. Змей, морских гадов, зародышей — да, но птицы… они мало напоминали самих себя: клювы согнуты, лапки поджаты, перья набухли.

— Что, не нравится? — спросил Илья Иосифович. — Таблетки выглядят поприятнее?

— Я не буду осуждать нетрадиционную медицину, если вы об этом. Я не специалист, откуда мне знать, как правильно лечить.

— Нужно будет прописать тебе что-нибудь мерзкое. Веселья ради, — он надо мной смеялся.

Я внимательно рассматривал хозяина: седые волосы, местами, однако, сохранившие тёмный оттенок, смешную бороду с двумя зубьями (кажется, этот вид называется «французская вилка»), массивный нос, чёрные живые глаза под выступающими вперёд надбровными дугами. Лицо волевое и строгое. Он достал из кармана шайбу со снюсом и заложил пакетик за щёку. Илья Иосифович не выглядел презентабельным дедом из рекламы, зато в его внешности и движениях проступала живая, энергичная личность. Невольно задумаешься: каким бы человеком я стал, проживи мои бабушки с дедушками подольше? Как они бы на меня повлияли?

— Извините, — не удержался я, — можно узнать, сколько вам лет?

— Я всё ждал, когда спросишь. Мальчишки вроде тебя двух минут не могут утерпеть. Надеются прожить дольше. Мне недавно исполнилось сто четыре.

— Куда уж дольше!

Так коллега не преувеличивал? Мне легче было бы поверить, что Илья Иосифович прибавил себе десяток-другой лет ради большего эффекта. Иначе почему его морщины неглубоки? Почему глаза смотрят молодо? Его старил лишь голос. Не успел я решить, верить хозяину «Херема» или нет, тот меня шокировал: встал с коляски и бодро зашагал к крыльцу.

— Так вы не… вы не?

— Если б с молодости знал, что можно за собой стул возить, всегда б так делал.

Илья Иосифович провёл меня наверх — в белую комнату с деревянными балками на потолке, ореховой мебелью и оранжевым покрывалом на кровати, на котором серебристыми нитями были вышиты двенадцатиконечные звёзды и надписи на иврите. Поверх лежал букет сирени и мешочек из органзы со сладостями. Нигде, никто и никогда не готовился специально к моему приезду. Я сказал себе: это просто хороший сервис — но моё сердце всё равно расплылось, как медуза. Я был счастлив, идиот! (Простите, я всё ещё кричу в душе́.)

Мы зашли в комнату с веранды, опоясывающей второй этаж, других входов-выходов не было. Из единственного окна открывался вид на внутренний дворик с фонтаном из белого камня в центре. Обзор загораживало кривое абрикосовое дерево.

— Смотри ставни не закрывай, — предупредил хозяин, — птенцов смахнёшь.

Я взглянул левее и действительно увидел на ближайшей ветке обжитое гнездо. Это зрелище словно было создано для любопытных дворовых мальчишек. Бери и хватай попискивающих птенцов голыми руками. Конечно, я не стал бы этого делать, но мне нравилось чувство, будто мне десять и я лазаю по деревьям. Возможно, так другие люди обрели свою смелость, задор, любовь к жизни.

Хотя откуда мне знать.

Через двор что-то метнулось. Тот самый рыжий кот, что подлез под забор. Наглец подбирался к дереву.

— Сожрёт… — подумал я и сказал вслух.

— А ну, Вася, пшёл! — Хозяин «Херема» снял с ноги тапку, метнул её, попал в фонтан, но охотник всё равно с испуга удрал куда подальше. — Кот один, а птенцов пять, — пробормотал Илья Иосифович. — Нельзя, чтобы погибли.

— Как тут уследишь?

— Если не быть хозяином в своём доме, лучше уж жить на улице. Птенцы останутся целы. Вот тебе моё слово.

Чёрная тапка медленно наполнялась мутной оранжевой водой.

По утрам я ходил слушать море и мало-помалу учился плавать. Я гулял по центральным кварталам в поисках домов, похожих на «Херем», и ничего не находил. Днём работал у себя в комнате или на скамейке в саду, ел килограммы пахлавы, гонял кота, когда тот подбирался близко к птенцам. Вечером мылся в своей кабинке — туалет с душем здесь был уличный, но у каждого гостя свой. Потом наблюдал, как Илья Иосифович и пара постояльцев, тоже люди немолодые, сажают клубни. Я пробовал предложить помощь, но хозяин «Херема» пока не подпускал меня к грядкам. Пришлось думать, чем я мог бы завоевать его расположение. Я начал делать то же, что и всегда: конструировать сайт. Пусть моя работа покажет, как я влюблён в это место.

Илья Иосифович, когда не занимался садом и не кормил кур в клетке позади дома, сидел в инвалидном кресле под виноградной лозой. Он вышивал, жевал снюс, массировал колени и порой заговаривал со мной. Я жаждал его внимания.

— Ты ещё молод, — говорил он. — Себя не знаешь.

— Знать нечего.

— А что, дома тебя не ждут? На цельный месяц мало кто приезжает. — Илья Иосифович нагнулся, чтобы погладить рыжую спину льнувшего к нему кота.

— Некому.

— Плохо. Исчезнешь, и дела никому не будет.

— Порой мне кажется, что и мигрени от этого. Я одинок, счастливых воспоминаний мало, личность плохо склеена, рассыпается как плохой код…

— Глупости. Тебе надо в кулак себя взять. Ну да ладно, мы что-нибудь придумаем.

— Мы? Это не ваша проблема.