Куриный бог

Как-то вечером я вышел на балкон повесить плавки сушиться и увидел: дед с внуком переговорили во дворе, а потом Илья Иосифович помахал мне рукой и направился к лестнице. Мы завели обычай в семь часов пить вдвоём сладкий чай. Как обычно, хозяин дома поднялся в мою комнату, я отодвинул от стены столик, поставил стулья, мы сели. Через пару минут Вениамин принёс чайник с чашками и ушёл. Признаюсь честно, этот момент доставил мне особое, постыдное удовольствие.

Я собирался позже представить Илье Иосифовичу наброски сайта для «Херема». Конечно, он бы не понял, хорош я в своей профессии или плох, но я надеялся показать, что тоже могу позаботиться о бизнесе. Могу обеспечить ему комфортную жизнь в коконе из виноградной лозы и фруктовых деревьев.

Каждый вечер хозяин дома рассказывал мне истории. На этот раз я не дал ему пуститься в плавание по морю воспоминаний, а спросил сам:

— Откуда взялся этот дом? Почему вы помогаете людям? — Я отхлебнул чай, даже не почувствовав, горячий он или холодный, и приготовился слушать.

— Моя семья живёт здесь больше двухсот лет. Дома менялись, но сад был всегда.

Мне захотелось стать человеком с богатым семейным наследием. Чувствовать себя частью общего. Наверное я извращенец, раз испытывал болезненное удовольствие, когда находил всё новые причины считаться неполноценным.

— Лечить людей начал ещё пра-пра-прадед, — продолжил Илья Иосифович. — По тем временам его идеи были слишком смелыми, экстравагантными. Да и по нашим временам тоже. Караимская община наложила на нашу семью херем.

— Что это значит?

— Изгнание. Они сказали, Бог подобные опыты не одобряет.

— Но ведь он помогал людям!

Хозяин дома пожал плечами.

— Не все признают, что эта цель важнее всяких условностей.

— А вы сами? Религиозны?

— Я верю во всё, что разумно. Живу за рамками общества и религии. Их требования абсурдны и жестоки по отношению к людям. Если можно помочь многим больным малыми жертвами, я помогу.

— А Вениамин? Разделяет вашу миссию?

— Мой внук — ещё зелёный плод. Посмотри на овощи — им нужно много времени, чтобы созреть. Почему у людей должно быть иначе? Я помню себя таким. Хотел бросить «Херем», избавиться от груза ответственности. Мальчикам трудно смириться с бременем, которое на них перекладывает старшее поколение. Но с возрастом становишься мудрее.

Я не стал спорить: мол, сорока лет вполне достаточно, чтобы созреть; ваш внук — неблагодарный, не ценит вас, спорит, когда не надо. Во мне говорили тёмные чувства.

— Пора готовить замену, — добавил Илья Иосифович. — Ты для этого пригодишься.

— Правда? — Мне стало жарко. Неужели я буду жить здесь всегда? Научусь помогать людям?

Хозяин «Херема» замолчал, что лишь подогрело мой интерес. Обычно пожилые люди говорят чересчур много и в такой ультимативной форме, что пропадает всякое желание слушать. Илья Иосифович был немногословен и сразу чувствовалось: он не жаждет внимания, и если говорит мудрость, то лишь чтобы оказать тебе услугу.

Как бы жадно я ни глотал его слова, меня потянуло в сон. Отяжелели руки, пальцы отпустили чашку, веки закрылись, я упал со стула, стукнулся головой. В последнюю секунду перед тем, как я отключился, в голове вспыхнули образы: Илья Иосифович играет с котом, на земле лежит мокрый мешок.

«Я верю во всё, что разумно».

«Кот один, а птенцов пять. Нельзя, чтобы погибли».

Я так и не понял, что уже сижу в мешке, который несут к фонтану.

Очнулся я в комнате, освещаемой одной лампочкой, среди криков десятков птиц. Я сидел голый, привязанный к стулу, сверху лилась вода. Сердце панически застучало, ладони вспотели, перед глазами поплыли круги. Я заметался в ужасе. Всё тело саднило. Ощущение было неопределённым, раздражающим, похожим на щекотку. Больше всего беспокоила нога. Я опустил глаза и увидел Вениамина, который стоял на коленях и блестящим скальпелем вырезал сухожилие из моей левой голени. Я закричал громче птиц.

Руки и ноги были надрезаны сразу в нескольких местах, кровь почти не текла, но я не мог пошевелить конечностями. Я вопил от боли, которую даже не чувствовал.

— Тихо, тихо. — Из темноты выступил Илья Иосифович, держа в руке банку мяса с белыми прожилками.

Моего мяса.

Я потерял сознание на несколько секунд или минут, не знаю.

— Очнулся? Хорошо, — продолжил хозяин дома. — Не пытайся кричать. Мы под фонтаном. Тебя не услышат.

Действительно, с потолка лились тонкие струйки. На полу лежали большие и маленькие камни, какие-то уже стали куриными богами, другие лишь полубогами. Они напитывались оранжевой водой и моей кровью.

— За что?! — я еле выдавил человеческие слова.

— Правильнее спросить: для чего? — поправил Илья Иосифович. — Ты ведь хотел помочь мне с коленями.

— Коленями?!

— Вы, мальчики, даже не представляете, как сильно они порой болят. И потом, для Вени это хорошая практика.

Я не мог осознать, что моя жизнь кончилась. В голову пришла абсурдная мысль: начальник разозлится, что я пропал. Я никому не сказал, куда еду, даже тому коллеге. Вот она — трагедия интроверта.