Я плакалась в жилетку Рэю, пока ждала результатов. Рэй не сходил с ума по лошадям, как я. В седьмом классе на дне рождения своего друга он прокатился верхом на лошади по имени Маленький Брык. И, хотя этот жеребец не брыкался и не вставал на дыбы, Рэй каждое мгновение ждал, что тот полностью оправдает свое имя, и страх глубоко засел в его мозгу. Он скорее съел бы стекло, чем пошел в конюшню со мной. Но его по-настоящему беспокоило, что я расстроена, и поэтому он часами слушал мою болтовню о Виде.
Я не могла думать ни о чем другом. Говорить ни о чем другом. Вида – это моя мечта, ставшая реальностью. Еще будучи ребенком, я откладывала каждый цент, чтобы потом оседлать электрическую лошадь в бакалейной лавке, и читала каждую книгу о лошадях в библиотеке. К сорока годам я наконец смогла купить собственную лошадь, а к пятидесяти – кататься на ней по пляжу. Я не могла потерять ее.
Анализ крови подтвердил, что у Виды серьезная инфекция – вероятнее всего, стафилококк. Ежедневное внутривенное введение антибиотиков было нашей единственной надеждой на спасение.
Я намеревалась делать уколы сама, чтобы уменьшить расходы на ветеринара, и запланировала встречу с врачом, чтобы научиться этому. Мое лицо, должно быть, было таким же белым, как отметина на лбу Виды, когда врач показал мне шприц, такой же длинный, как моя рука до локтя, и объяснил, чего следует избегать, чтобы не подвергать жизнь животного опасности.
Я пришла домой к Рэю, вся в ужасе, и от волнения болтала еще больше.
Он отложил книгу и бокал с вином, выслушал, что я говорила ему о своих чувствах, затем сказал по существу:
– Я помогу тебе.
Я бросилась в кресло, потеряв дар речи. Когда ко мне вернулся голос, я переспросила:
– Ты мне поможешь?
– Да, я могу.
– Мало того, что мы говорим о конюшне уже полчаса. Лошадь весит тысячу пудов. Игла длиною в фут, и нужно попасть в вену рядом с сердцем.
– Я сделаю это. Я когда-то делал уколы каждый день.
Уколы каждый день? Он никогда не говорил мне об этом. Я уставилась на него с сомнением. Как-то раз Рэй был в панике, когда ему пришлось смывать гравий с моего плеча после велосипедной аварии. А тут уколы.
– Почему ты делал сам уколы? – спросила я.
– Из-за моей аллергии.
У него действительно была аллергия, так что я предположила, что он и вправду мог делать себе уколы. Если так, может, он мог бы помочь мне с Видой. Я подтянула свое кресло ближе к нему.
– Сколько тебе было лет?
– Двенадцать.
Улыбка прорвалась сквозь мое волнение. Он делал себе уколы больше пятидесяти лет назад. Все это звучало в высшей степени уверенно и ужасно серьезно.
– Давай-ка посмотрим, правильно ли я поняла: ты делал себе уколы каждый день?
– Ну, в основном это делала мама.
Мою грудь распирало от сдерживаемого взрыва хохота.
– Ты делал себе уколы каждый день, за исключением тех дней, когда этим занималась твоя мама? Сколько уколов ты сделал себе на самом деле?
– Не знаю. По крайней мере один. Это больно.
Теперь меня корчило от смеха, и было непросто удержаться.
– Как долго это длилось?
– Пару недель.
Я встала из своего кресла, залезла к нему на колени и крепко обняла его.
– Ты бы действительно сделал это для меня, боясь лошадей, боясь игл?
– Да.
Он прижал меня к себе, и я положила голову ему на грудь. Наш разговор помог мне достаточно расслабиться, чтобы понять, что мне нужно было сделать для себя и для Виды. И хотя непросто было оплачивать ветеринара, он, по крайней мере, принимал кредитку. Мне по-прежнему было необходимо ходить в конюшню каждый день, но я уже беспокоилась о Виде гораздо меньше, так что мы могли говорить с Рэем о чем-то еще, по крайней мере какое-то время.
Теперь я знаю, как мужчина показывает женщине, что любит ее. Это куда больше, чем красные розы и ужины у реки. Он отказывается от своих собственных интересов, собирает всю свою храбрость и идет куда угодно, туда, где она больше всего нуждается в нем. Это настоящая любовь.
Сильнее вместе
«Обещаю любить и заботиться о тебе в здоровье и болезни, в горе и в радости, пока смерть не разлучит нас». Как и большинство пар, Нолан и я произнесли эти клятвы в 1972 году, не сознавая, что приготовило для нашей семьи будущее.
– У вашего ребенка кистозный фиброз (муковисцидоз), и, вероятнее всего, он умрет до того, как ему исполнится тринадцать. Но не отчаивайтесь, ведь большинство детей с этим диагнозом не живут даже такой срок, – говорит нам молодой практикант.
Он быстро покидает кабинет с его тягостной больничной атмосферой. Эти новости не поддаются осознанию. Нашей драгоценной малышке всего только три месяца от роду… как доктор может говорить о ее смерти? Нолан и я ласкаем нашего ребенка и гадаем, что будущее приготовило для нашей малышки. Как долго проживет Ребекка? Невозможно удержать слез.