Я сидела на сцене между девочками в бальных платьях и мальчиками с аккуратными прическами и ждала, когда назовут мое имя. Я была единственным взрослым человеком здесь. Я сосредоточилась на нотах в моих руках и старалась не смотреть в зал, на родителей с фотоаппаратами. Когда отыграл четвертый ребенок, вызвали меня. Я разглядела в зале друзей, помахала им и села к роялю.
Работая учительницей, каждый день я стояла перед классом и, казалось бы, не должна была нервничать. Но я нервничала.
Этот концерт стал кульминацией детской мечты – играть на рояле. В детстве я хотела играть, но я боялась нот. Не представляла себе, как можно играть по памяти, это казалось невозможным. Родители предлагали учиться, но я отказалась, сделав вид, будто мне неинтересно.
Когда мне было двадцать пять, поблизости открылась музыкальная студия, и учительница набирала учеников. Я все еще хотела играть. Я буквально чувствовала клавиши под пальцами.
Я вспомнила, как боялась преподавать, но все же стала учительницей и преодолела себя. И теперь я не собиралась позволять страху помешать мне освоить игру на рояле. Я позвонила в студию и записалась.
Учительница Деб оказалась моей ровесницей. Мы поговорили, я объяснила, что всегда хотела играть Баха, Бетховена и Билли Джоэла[76]
, но боялась рояля. Деб меня поняла, и я записалась к ней на три месяца.Каждую неделю я спускалась в студию Деб и часто встречала учеников, занимавшихся до меня. Увидев в моем рюкзаке ноты, дети часто спрашивали:
– А где ваш ребенок?
Я невнятно объясняла, что заниматься буду я сама. Дети ко мне привыкли, и я часто сидела в студии, слушая, как они разучивают пьесы.
Вскоре я почувствовала себя более комфортно и купила замечательное итальянское пианино. Инструмент занял почетное место в гостиной. Каждую неделю я любовно его полировала и регулярно настраивала.
Через три года занятий Деб объявила: пора уже играть для слушателей.
– Пианисты выступают, – сказала она.
– Я не буду, – сразу же отказалась я.
Я по-прежнему боялась нот, не любила играть в присутствии чужих людей и редко играла для кого-то. Только соседи слышали мои репетиции – сквозь стены.
– Ну посмотри, каких успехов ты добилась, – настаивала Деб. – Пусть все услышат твою игру.
– Нет, спасибо, – покачала я головой.
Деб отстала, хотя и сказала, что концерт пошел бы мне на пользу. Каждый раз, когда она заговаривала об этом, я отмахивалась. В конце концов, Деб сделала самое убедительное предложение.
– Тебе не придется учить наизусть!
Она пообещала, я смогу играть по нотам. Мы репетировали, записывали мою игру на магнитофон, прослушивали и исправляли ошибки.
На сцене я нервно отбивала ногой ритм. Оставалось надеяться, что слушатели не заметят, как я дрожу, садясь за рояль. Я выбрала «Маленького пастушка» Дебюсси. Пальцы легли на клавиши, я хорошо сыграла четыре первых такта, но споткнулась на пятом и остановилась. Деб сидела слева. Я взглянула на нее, она не шевелилась и лишь вопросительно смотрела.
Зрители ждали. Как долго я собираюсь сидеть, не играя? Мне нужно было придумать какой-то выход. А вдруг это пауза, задуманная композитором? Я пропустила еще несколько тактов, потом сыграла пятый такт правильно, словно повторение было частью произведения. Потом поднялась, положив руку на край рояля, повернулась лицом к слушателям и поклонилась. Раздались аплодисменты. Им понравилась моя игра. И то, что я не побоялась начать учиться музыке, будучи в три раза старше остальных учеников. Друзья вскочили на ноги, радуясь моим достижениям. Я улыбнулась и поклонилась еще дважды. Если бы я поддалась своему страху перед роялем, ничего этого не было бы.
На следующий год я выучила пьесу наизусть и приняла участие в концерте. Я же – пианист.
Брак крупным планом
Я росла в доме, где не любили фотографироваться. Наши с сестрой школьные снимки в картонных рамках стояли на музыкальном центре. Еще была моя карточка в возрасте шести месяцев. И свадебное фото родителей – они стоят перед огромным многоярусным свадебным тортом. А еще портрет отца в военной форме. Вот и все.
Фотографий, где я в сверкающей короне задуваю свечи на шоколадном торте, который каждый год пекла тетя Луиза, нет. Нет и карточек с моих выступлений на школьных концертах. Нет снимков, на которых мы с сестрой открываем рождественские подарки. Мне приходится полагаться на память, когда я представляю себе свою любимую детскую игрушку – деревянную лошадку-качалку, подаренную родителями на Рождество.
Ну и что, ну и что, думала я раньше. Разве семейные фотографии – признак счастливой семьи? Я даже убедила себя, что родители просто решили потратить деньги не на фотоаппарат, а на полезные вещи – краски и альбомы, книги, уроки игры на фортепиано и билеты в бродвейский театр.