После занятия мы с Марком остались одни в аудитории. Пока я говорила, он смотрел куда угодно: на стол, в окно, на потолок, на портрет Линкольна на стене, но только не на меня. Шляпа – символ его неподчинения – прочно сидела у него на голове.
– Марк, – тихо сказала я, – вы должны соблюдать правила поведения в аудитории. Снимая головной убор, вы проявляете уважение к окружающим. Вам поэтому не хочется снимать свою шляпу?
Парень поднял взгляд и посмотрел на меня.
– Нет, – ответил он.
Его лицо и голос ничего не выражали.
– Тогда вы должны ее снять, – ответила я своим самым профессиональным тоном.
Марк повиновался.
В этот момент я поняла, в чем состоит моя проблема с этим юношей. Он снял шляпу, но не услышал меня. Я его заставила, но не убедила.
За время семестра между мной и Марком связь постепенно наладилась. Иногда он даже улыбался моим шуткам и задавал на уроках интересные вопросы. Когда я видела Марка в коридоре, он приветственно приподнимал шляпу. Я старательно скрывала свою улыбку в ответ на его очевидно вызывающий жест.
В последнюю неделю семестра Марк попросил меня задержаться после занятия.
Я уже знала, что он – талантливый поэт и трудолюбивый писатель и спикер. А еще то, что Марк работает усерднее других, потому что страдает рассеянным склерозом, который сказывался на координации и голосовых связках.
– Помните первый день занятий, когда я отказался снять шляпу? – спросил он.
– Конечно, помню.
– Я хочу рассказать вам, почему это сделал. Где-то год назад я решил прочитать стихи перед публикой. А меня осмеяли.
– Не может быть! – воскликнула я, не веря своим ушам.
– Смеялись абсолютно все.
Марк говорил медленно: ему было тяжело.
– Меня унизили.
Мы смотрели друг на друга сквозь слезы.
– В первый день, когда я отказался снимать шляпу, мне хотелось, чтобы вы выставили меня с занятия. Это был обязательный курс, но я не желал больше никогда стоять перед зрителями и читать то, что написал. Но вы меня не бросили. Вы не позволили мне уйти.
– Это вы решили остаться, Марк, – тихо ответила я.
Последняя его речь на курсе была посвящена финансированию исследований стволовых клеток. Марк страстно убеждал однокурсников поддержать законодателей, выступавших за эти исследования. Их результаты жизненно важны для тысяч больных людей, в том числе – и для самого Марка. Успеют чего-то добиться ученые, чтобы помочь ему?
Высказав четкие и обоснованные аргументы, Марк с большим трудом подошел к своей презентации, которая представляла собой чистую белую доску для записей. Он попросил слушателей дать ему одну вещь. Всего одну. Марк взял маркер и, медленно и мучительно выводя буквы, написал: «Надежда».
Через год после окончания курса он заглянул в мой кабинет, чтобы поздороваться. Марк рассказал, что студенты с нашего курса останавливают его в коридоре и говорят, что никогда не забудут его последнюю речь. Болезнь Марка прогрессировала, причиняя ему невероятные страдания. Однако он выглядел счастливым и довольным собой. Парень создал команду своего имени для участия в благотворительном шествии в поддержку исследований рассеянного склероза, а также пытается собирать деньги на дальнейшее изучение болезни.
Три года спустя я получила от Марка письмо по электронной почте. Он сообщал, что снова начал писать и впервые с того неудачного раза выступил с чтением своих стихов в клубе в Чикаго. Марк написал, что без моего курса и дружеской поддержки никогда бы на это не решился. «А моя драгоценная шляпа по-прежнему у меня на голове» – так молодой человек закончил свое письмо. А точкой в нем был забавный смайлик.
Пожар!
Бах, бах, бах… Кто-то барабанит по моей входной двери… Динь-дон, динь-дон… Я посмотрела на часы – 22:17, воскресенье.
– Карен, Дэвид, открывайте! Мой дом горит!
Я узнала голос соседки и помчалась к двери.
Растрепанная Кэти в пижаме буквально втолкнула в дом своих двоих дошколят.
– Все в дыму. Я не могу найти, где горит.
Кэти развернулась и побежала обратно к себе в дом. Мой муж Дэвид бросился за ней.
– Мама, что случилось?
Тоненький голосок Лори дрожал, когда она высунулась из-за двери своей спальни.
– Подожди, – рассеянно откликнулась я и попыталась покрепче перехватить детей Кэти. А потом отвела их в комнату и усадила на диван.
– Что случилось с Кэти? – снова спросила Лори.
Я как раз повернула за угол и увидела, как Лори аккуратно переносит ногу обратно за невидимую границу. Месяц назад Дэвид провел на полу черту и установил правило: все хорошие маленькие девочки сидят у себя в комнате после отбоя, что бы ни случилось. В своей комнате значит за невидимой границей.
Сонная и растрепанная Моника тоже выползла в коридор. Ей было всего четыре, и папины правила плохо на нее действовали, как и принцип невидимой границы. Хотя Дэвид очень старался. Он даже натянул желтую нитку пряжи поперек дверного проема ее комнаты, но Моника заставила Лори перевязать ей этой ниткой хвостик.