Забеременев в сорок три года, я не знала, как рассказать об этом друзьям. Я так и слышала их голоса: неужто Джонсонам мало пятерых детей? Куда им шестой!
Я осмелилась рассказать близкой подруге о своей беременности только на четвертом месяце.
– Замечательно! – воскликнула Мэри. – В большой семье не бывает лишних детей. Не переживай. Все будет хорошо.
Мой муж Ли тоже отреагировал радостно.
– Это будет подарок нам, вот увидишь! – сказал он с озорной искоркой в глазах.
Но когда я рассказала Брайану, нашему семнадцатилетнему сыну, он ответил:
– Мама, ты хоть представляешь, что скажут мои друзья? Я заканчиваю школу, а моя мама нянчит младенца? Бред какой-то!
Я и сама переживала. Кое-какие подсчеты очень меня встревожили. Когда ребенок пойдет в детский сад, мне будет сорок восемь. Это почти пятьдесят. Когда закончит школу, мне будет шестьдесят один. А к тому моменту, как выпустится из колледжа, мне стукнет почти семьдесят – если я вообще столько протяну. А если кто-то из нас с Ли умрет еще до того, как дочка получит диплом или выйдет замуж? Как ей жить? Каково это – быть дочерью людей, которые годятся ей в дедушки и бабушки? Неужели она будет просить меня припарковаться подальше от школы, чтобы ее друзья меня не увидели? Впрочем, несмотря на тревоги, я была рада носить ребенка. Я любила детей и с нетерпением ждала, когда малышка окажется у меня на руках.
Мы назвали ее Энн-Мари. Ее братья и сестры, за исключением Брайана, с радостью приветствовали ее дома. Проблема со старшим братом тоже вскоре разрешилась. Однажды, когда Энн-Мари было несколько недель, Брайан пришел домой из школы и обнаружил меня в суете.
– Я ничего не приготовила, – сказала я. – Энн-Мари капризничала, и у меня не было времени ни на что другое.
– Давай ее сюда, – сказал он и забрал у меня малышку. Она тут же уснула у брата на руках.
Сердце Брайана растаяло. Больше он никогда не говорил о том, что стыдится маленькой сестры.
Энн-Мари очень рано самостоятельно приучилась к горшку, и тогда Ли напомнил мне:
– А я говорил. Это наш подарок.
К тому времени, как дочка пошла в детский сад, я с облегчением обнаружила, что зря переживала о том, что буду самой старшей мамой в ее группе. Несколько мам были одного со мной возраста. Да и времени, чтобы переживать о возрасте, у нас совсем не было. Следующие несколько лет мы с Ли были заняты тем, что возили Энн-Мари на тренировки по софтболу, уроки флейты и вокала, школьные мероприятия и ночевки у ее друзей.
В эти годы я начала видеть положительные стороны того, что мы – зрелые родители. Когда пятилетняя Энн-Мари предложила понести в церковь две сумки – свою и мою, большую и тяжелую, я не стала спорить. И не переживала, когда в пятом классе она захотела надеть в школу мою одежду. У нас на попечении оказалась вольная душа, и наш жизненный опыт помог не мешать дочке быть собой, а многие молодые родители подобного бы не потерпели.
Самое чудесное было то, что Энн-Мари не считала нас пожилыми. Она ни разу не говорила про наш возраст, и мы тоже. Мне казалось странным, что раньше я верила в то, что мамам и папам в возрасте тяжело дается родительство. Мы с мужем прекрасно со всем справились.
В тот июньский день, когда отец вел Энн-Мари к алтарю в церкви, я почувствовала укол грусти. Теперь наши с ней отношения изменятся. Но Ли с прежней искоркой в глазах утешил меня:
– Она была нашей двадцать восемь лет. Мы не заслуживали такого подарка. Наверное, Господь просто щедр к нам.
Я согласилась. Спасибо Богу за наш подарок.
Искатель кладов
– Вот, пожалуйста, – объявила координатор аукциона. – Все в этом контейнере теперь ваше, и вы должны это отсюда вывезти.
Она посмотрела на наш внедорожник, потом снова на грузовой контейнер.
– Надеюсь, поместится, – сказала женщина с некоторым сомнением.
Я посмотрела на весь этот хлам и подумала: «Надеюсь, что нет».
Что произошло? Вроде бы совсем недавно у нас с мужем было собственное агентство недвижимости и мы процветали. А потом рынок рухнул, и нам пришлось искать новые способы заработать. Джефф решил попытать удачу и сделать ставку на аукционе, где распродавали имущество общественного колледжа. Он собирался перепродать эти вещи, чтобы заработать.
И вот я стою у грузового контейнера, забитого старым, вонючим, грязным хламом, и не знаю, за что взяться. Во мне закипает злость на мужа. О чем он только думал? Что нам делать теперь с этим хламом, которому место на помойке? Нас облапошили! Мы заплатили колледжу одиннадцать долларов за честь вывезти их мусор! Муж, как будто прочитав мои мысли, начал молча грузить наш новообретенный «клад» в машину.