Курочка ряба, или золотое знамение

– Я за социальную справедливость, – сказала она. – У нас в прошлом, как мы все теперь знаем, было много нарушений социалистической справедливости. Но она должна восторжествовать. Я полагаю, если мы станем оплачивать яйца по цене лома или золотого сырья – это будет несправедливо, и народ нас не поймет. Я полагаю, возмещать расходы на содержание одной курицы – и достаточно!

Она села, не смея взглянуть на Первого, и подняла голову лишь тогда, когда наставшую после ее выступления тишину нарушил веселый голос начальника безопасности:

– Яйца в магазине за десяток – сколько у нас? Рубль тридцать самые дорогие. Рубль тридцать разделить на десять – тринадцать копеек. Ну вот, для круглого счета – двадцать копеек за яйцо.

– Да, отлично! Попробуйте так, – сказал Первый начальнику безопасности. Усы его исчезли неизвестно куда, а глаза так и сияли. – Может быть, – глянул он с улыбкой в сторону батюшки, – устами церкви глаголет истина? – И следом объявил для всех: – Все, товарищи, всем спасибо, до свидания!

Надежда Игнатьевна по-прежнему не смела поднять на Первого глаза. Народ вокруг шумел, вставая, двигал стульями, разговаривал, а она поднялась – и не двигалась. Неужели не удалось, неужели не удалось, стучало в ней жарко вместе с ударами сердца.

Но невозможно, однако, было стоять столбом, нужно было уходить. И Надежда Игнатьевна двинула стул, освобождая себе проход, и сделала уже шаг, и тут наконец не выдержала и глянула на Первого.

И была вознаграждена.

Первый поймал ее взгляд, мгновение смотрел, словно б оценивая, а потом ступил в ее сторону и протянул руку, чтобы она подошла и пожала ее.

Надежда Игнатьевна не подошла, а подлетела к ней, с молодой легкостью пролавировав между стоящими вразброд стульями.

– Очень был рад вашему выступлению, – принимая ее руку в свою, торжественно и одобрительно сказал Первый. – Вы продемонстрировали самую высокую принципиальность, истинную приверженность государственным интересам. Очень был рад!

– Надежда Игнатьевна! Надежда Игнатьевна! Дражайшая! – догнал ее в приемной, выскочив следом из обшитого дубовыми панелями кабинета, брюхатый низенький человечек – начальник всей городской и областной торговли. Остановил и упер в нее большой живот, так далеко выкатившийся вперед, что казался уже живущим самостоятельной жизнью. – Вы почему же не балуете меня своим вниманием, Надежда Игнатьевна? Нехорошо! Зайдите, – понизил он голос, оглядываясь по сторонам. – На склад у нас товары новые поступили, с дефектиком, в продажу давать не можем… ну, дефектики, сами понимаете… а за треть цены!

Ах же ты, бухнуло радостно в Надежде Игнатьевне. Деньги к деньгам, удача к удаче!

Хотя и была она величиной в своем особняке, но все же в том особняке, не в этом, и милость брюхатого в необходимых случаях всякий раз приходилось заслуживать.

– Так давайте прямо сейчас, – предложила она. В ее правилах было ковать железо, пока оно горячо.

– Давайте прямо сейчас! – согласно воскликнул брюхатый.

7

– Подъем! – потрясли Игната Трофимыча за плечо. Он разлепил глаза и увидел лицо старшего по дежурившей нынче ночью смене. – Подъем, пора! – повторил этот старший, не давая Игнату Трофимычу снова закрыть глаза. – Снеслась ваша рябая, надо взять.

Нынче в доме дежурило двое. Этот вот, старший, и еще другой – сидел у стола на кухне, охранял диковинные, похожие на какой-то физический прибор весы с тонкой длинной стрелкой, ювелирные, сказали Игнату Трофимычу с Марьей Трофимовной, привезя их вчера.

– Пошли, Игнат Трофимыч, пошли! – снова поторопил его спускаться вниз старший.

Но дежурный на дворе, с рацией в руках, из которой торчала выпущенная антеннка, остановил их.

– Товарищ генерал едет. Хочет сам лично присутствовать.

– Сходите в туалет, Игнат Трофимыч, – заботливо взял Игната Трофимыча под руку и направил его шаги мимо курятника старший. – Операция задерживается.

Ждать пришлось минут пятнадцать. Наконец калитка растворилась, и во двор скорым шагом вошел человек в коричневом костюме с красной искристой полосой, с волнистыми волосами, красиво уложенными на пробор, и с такой улыбкой, будто он только что узнал о ком-то что-то нехорошее, которое тот долго скрывал.

– Здравствуйте, Игнат Трофимович, – подал он руку Игнату Трофимычу и поглядел на него пристально и изучающе. – Вот вы какой!.. А ну-ка, покажите! – потребовал он, когда Игнат Трофимыч выбрался с яйцом из курятника. Игнат Трофимыч протянул ему яйцо – возьми, посмотри, но генерал в коричневом костюме не просто попятился, а даже отскочил от него: – Нет-нет, в ваших руках, Игнат Трофимович, только в ваших! – И, оглядев яйцо самым внимательным образом, резюмировал: – Золотое!

В доме Игнату Трофимычу было предложено разбить яйцо, что он и сделал, имея опыт, с одного маха ножом, внутренность выпустил в блюдце, а скорлупу сполоснул под рукомойником и вытер досуха тряпкой.

– Кладите, Игнат Трофимович, – указывая на весы, велел ему генерал с улыбкой.

Игнат Трофимыч положил, стрелка прыгнула и стремительно пронеслась за половину шкалы.

– Да-а! – сказал генерал. И улыбка с его лица на этот короткий миг исчезла.