Я забыла о парне, обо всех учителях, критиковавших мою технику, и просто перенеслась в свой собственный мир, где жаждала ощущать, как мое тело рассекает воздух, а руки скользят по волосам и шее.
Выгнув спину, я выполнила аттитюд. Сердце подпрыгнуло в груди, когда я сделала оборот и встала в арабеск. Я улыбнулась и прикусила губу, чтобы сдержать смех, рвавшийся наружу. Продолжив вращаться и наклоняться, я делала все, что вздумается, позволяя мелодии самой вести меня.
Когда песня закончилась, воздух внезапно показался мне холодным. Тяжело дыша, я вспомнила, что была не одна.
– Ты… ты все еще здесь? – спросила я. Во рту пересохло.
Несколько мгновений он молчал, а потом ответил спокойным тоном:
– Ты двигаешься… по-другому.
– В каком смысле по-другому? – Я замерла, стараясь отдышаться.
Однако он промолчал. Для меня не секрет, что я раздражала учителей своей любовью к импровизациям. Очень часто. Я ценила полученное классическое образование, но не хотела из раза в раз повторять избитые вещи. Обычно просто поддавалась порыву, ведь это доставляло мне радость. Ему не понравилось?
Найдя стул, я села и сняла пуанты.
– Ты до сих пор думаешь, что можешь причинить мне боль? – поинтересовалась я.
– Мне некуда торопиться.
Я едва не засмеялась. Бесполезно было спрашивать, так как я не ожидала, что парень скажет правду, но его ответ мне почему-то понравился. В нем была доля юмора.
– Почему ты не вызываешь полицию? – прошептал он.
Его голос прозвучал ближе. Парень медленно подходил ко мне.
Нагнувшись, я сняла одну туфельку и помассировала ноющую ступню.
– Тебе понравился танец? – ответила я вопросом на вопрос.
– Я не стану тебе мешать, если ты позовешь на помощь, – пояснил он. – Не сегодня. Давай.
– Это не отрепетированный номер. Я импровизировала.
– Я могу тебя убить, – подметил незнакомец. – Все будет кончено раньше, чем ты поймешь, что произошло.
– Мне хочется, чтобы тебе понравился танец, – продолжила я, не обращая внимания на его односторонний разговор, иначе мне пришлось бы давать ответы, которых у меня пока не было. – Мои родители считают, что слепая балерина – это смешно. Только я всегда мечтала стать танцовщицей. Такое возможно.
– Ты можешь умереть сегодня, – продолжил он, словно не слыша меня.
Распустив ленты на второй ноге, я бросила пуанты на пол.
– Смерть мне грозит каждый день по десять раз. Я могла умереть, когда потеряла зрение в восемь лет.
К постоянному риску я привыкла. Любой мой шаг теоретически мог привести к тому, что я опасно упаду и получу серьезные повреждения. Возможно, именно поэтому я не особо его боялась.
– Что случилось в тот день? – спросил парень.
В день, когда я ослепла?
– Я упала. С домика на дереве. Во время падения дважды ударилась головой. Повреждение зрительного нерва. Необратимое.
– Тебя столкнули?
Сжав правую руку в кулак, я вспомнила ужасное ощущение того, как ладонь мальчика медленно выскользнула из моей, и осознание, что лишь она удерживала меня на огромной высоте над землей.
Меня не столкнули. Не совсем.
– Мне не следовало туда подниматься, – едва слышно пробормотала я. – Как бы я хотела, чтобы мы с ним не встретились. Я жалею, что пошла с ним… Я… – Моя жизнь сложилась бы совершенно иначе, если бы я могла изменить один-единственный день и не войти в тот фонтан. – Я тоскую по возможности видеть вещи. Фильмы и море. – После секундной заминки я продолжила: – Твое лицо.
Неспособность читать язык его тела и мимику делала меня уязвимой.
Послышался скрип ножек стула по полу, затем парень поставил его передо мной и сел. Он взял мою руку, отчего я дернулась, сразу же насторожившись, и выпрямила спину по струнке.
Однако парень опять поймал меня и чуть крепче сжал пальцы.
– Встань.
Я догадалась, что он пытался сделать и, раз уж зашла так далеко… Нерешительно поднялась, приготовившись сбежать, если придется. Все мои мышцы напряглись.
Кисть незнакомца была немного больше моей, с изящными длинными пальцами, но такими холодными. Ледяными. Он взял меня за обе руки и подвел к себе, к своему лицу.
– Что ты видишь? – произнес парень, положив мои ладони на себя и отпустив их.
Расправив пальцы на его щеках, я несколько секунд стояла смирно, боясь пошевелиться, ведь тогда он почувствовал бы, как сильно я дрожала. Каждый миллиметр моей кожи, соприкасавшийся с ним, буквально гудел. Я едва не отстранилась.
– Ты высокий, – сказала я, прочистив горло. – Да?
Я помнила, что чувствовала, когда он прижимался ко мне своим телом.
Двигая руками, я ощущала гладкую кожу. Осторожно провела подушечками пальцев по лбу, вискам, скулам и бровям.
– Молодой. – Я продолжила рисовать образ у себя в голове. – С овальным лицом, но угловатой челюстью. Острый нос. – Я слегка сжала место, где кость соединялась с хрящами, потом провела пальцем по спинке. – Как ты его сломал?
Этот едва различимый изгиб невооруженным взглядом, наверное, и не заметишь, но тактильно я его почувствовала.
– Упал.
Он врал. Я услышала это в его голосе.
– Да, моя мама тоже часто падает.
Его явно ударили, однако парень решил не говорить об этом. Значит, он либо по-прежнему злился, либо… стыдился.