Против Куропаткина методично и целенаправленно выстроили так называемое общественное мнение через спонсируемые заинтересованными в дискредитации армии и государства кругами печатные издания, а отдельные утратившие понятие о корпоративной солидарности и офицерской чести военные в солидных чинах с удовольствием приложили к этому руку.
Поддержали и заступились единицы.
Фактически Куропаткина предали все: царь, с кем предварительно согласована и утверждена оборонительная стратегия ведения военных действий в Маньчжурии, дипломаты, удачно принявшие нужные для транснационального англо-американского банковского капитала меры по спасению Японии, отдельные ПОДСУЕТИВШИЕСЯ подчиненные, стремительно исписавшие сотни газетных и журнальных статей, тома мемуаров о войне, профессиональные репортеры, буквально вчера восторгавшиеся его полководческим талантом, славным героическим прошлым, сопричастностью к пленительной, яркой скобелевской победной русской военной традиции.
Существенным оказался и материальный удар: роскошный министерский особняк военного министра в столице, громадный оклад военного министра и главнокомандующего, компенсационные и премиальные поощрительные выплаты – все осталось в призрачном прошлом.
Непривычным было ощущение оглушающей тишины и пустоты вокруг: те, кто раньше добивались не то что его расположения, а хотя бы приветственного кивка, подбадривающего взгляда, заискивали, искали протекции, не знали, как угодить, задаривали и задабривали, вдруг, будто сговорившись, разлетелись, как мотыльки по окончании веселья в душном летнем городском саду с погасшими фонарями, оставив его совсем одного, без поддержки, внимания, соболезнования и участия.
Но Куропаткин никогда не принадлежал к числу тех, кто мог уколоться взглядом и эмоциями на чужие слова. Тем более если эти слова кипели ядовитой злобой. Стойко держал удар, не запил горькую, не заболел и не умер.
Все, что с ним происходило после Русско-японской войны, можно назвать работой на собственное «я» с целью обелить запятнанную никак не по его вине репутацию.
Ну и, конечно, Алексей Николаевич бился за своего сына Алексея, воспитанника Пажеского корпуса, совсем еще юношу, 14 лет от роду; бился за его биографию, за его будущее, чтобы не надсмехались над ним и не тыкали пальцем, как в сына Стесселя.
Мифологему о том, что «сын за отца не отвечает», в России провозгласили много позднее. Жизнь намного сложнее глубокомысленных деклараций вождей. Отвратительное низвержение Куропаткина с полководческого пьедестала напрочь исключило потенциальную военную карьеру сына, вынужденного избрать для себя деятельное поприще, никоим образом не связанное с армейской службой.
Отчет о русско-японской войне
Первый раз за долгую беспорочную жизнь и продолжительную безупречную службу Куропаткина приперли к стенке так, что он оказался вынужденным ОПРАВДЫВАТЬСЯ.
Причем оправдываться абсолютно перед всеми: самодержцем, великими князьями, правительством, двором, генералитетом, офицерским корпусом, подчиненными на воине, ветеранами, юнкерами и кадетами, армией в целом, российским обществом, семьей, знакомыми и близкими.
Перейти в категорию травленого волка тоже дорогого стоит.
Стыдливому молчанию, мольбе о пощаде и публичному покаянию, сопряженному с казавшейся уместной унизительной просьбой о вынесении царского и общественного оправдательного вердикта Алексей Николаевич предпочел глубокий, тщательно выверенный, основанный на безупречной фактуре, статистике и разборе боевых операций аналитический отчет о своей деятельности в качестве военного министра в предвоенный период, командующего Маньчжурской армией и главнокомандующего на Дальнем Востоке во время войны.
Работу над отчетом о Русско-японской войне генерал завершит в Шешурино 1 7 ноября 1906 года.
Отчет составил четыре объемных тома: в первом дан разбор оборонительной операции под Ляояном, во втором описана битва на реке Шахэ, а третий посвящен неудачному сражению под Мукденом.
Костяк