Куропаткин. Судьба оболганного генерала

Таким образом, заручившись согласием Куропаткина и осуществив его последующий ввод в оперативную игру по аналогии с Зайончковским и Потаповым, контрразведчики получали бы реальную возможность укрепления легенды контрразведывательной операции «Трест» и главное – канал доверительного выхода на Гучкова, французскую разведку и на лидеров Русского Обще-Воинского союза в лице также хорошо известного Куропаткину великого князя Николая Николаевича.

Через два месяца после визита Зайончковского Куропаткин умирает. Умирает своей смертью в своей постели.

Еще через год, в марте 1926 года, в Москве скончается Зайончковский.

Предлагали ли Алексею Николаевичу СОТРУДНИЧЕСТВО в той или иной форме с советской властью?

Предлагали несомненно, ибо уровень и международный масштаб фигуры Куропаткина, его интеллект в сравнении с теми царскими генералами, кто безоглядно повелся на аналогичные заманчивые предложения большевиков-Новицкого, Самойло, Потапова, Бонч-Бруевича, Брусилова, Верховского или того же Зайончковского, был несравнимо выше в шкале ценностных приобретений не имеющей опоры в подлинной, не новорожденной элите российского общества.

Большевики царскому генералу Куропаткину пришлись не по душе, идеалы, в которые он верил, были растоптаны, государство, которому служил, уничтожено, церковь охаяна и разграблена, монарх, которому присягал на верность, казнен.

Не мог системно мыслящий интеллектуал и государственник Куропаткин принять военно-политические взгляды большевистских вождей, как, например, Троцкого, откровенничающего в изданной в 1920 году работе «Терроризм и коммунизм»: «Устрашение есть могущественное средство политики и международной, и внутренней. Война, как и революция, основывается на устрашении. Победоносная война истребляет по общему правилу лишь незначительную часть побежденной армии, устрашая остальных, сламывая волю. Так же действует революция: она убивает единицы, устрашает тысячи».

Почему Куропаткин не согласился даже на опосредованную поддержку коммунистического режима, отчасти объясняет общая морально-нравственная и этически-правовая позиция подавляющего большинства русских интеллигентов, а Куропаткин представлял собой абсолютно совершенный, генетически законченный образец русского военного интеллигента, по отношению к новоявленным властителям государства, ультимативно претендующим на монопольное право на истину.

Эту позицию образно-сравнительно выразил гений отечественной литературы Корней Иванович Чуковский:

«Я ненавижу их фразерство, их позерство, их жестикуляцию, их патетику. Самый их вождь был для меня всегда эстетически невыносим: шевелюра, узкая бородка, дешевый провинциальный демонизм. Смесь Мефистофеля и помощника присяжного поверенного…

У меня к нему отвращение физиологическое».

Это Чуковский сказал о создателе и руководителе Рабоче-Крестьянской Красной армии Троцком.

Кроме тех весомых обстоятельств, перечисленных и не перечисленных Корнеем Ивановичем Чуковским, у кадета и офицера Куропаткина была еще и присяга ненарушимая, данная царю, а через него и Отечеству, и русскому народу, через которую он, в отличие от многих других генералов и офицеров императорской армии, переступить не осмелился…

Лучше смерть, чем бесчестие…

Испаряющийся, почти дематериализовавшийся мир прежней устойчивости, стабильности, благополучия, дьявольская идеология дорвавшихся до власти БЕСОВ, кошмарная трагедия с сыном и, конечно, фатальное предвидение неизбежной ужасной судьбы внуков-детей государственного преступника, ПОДНЯТЬ которых он уже просто не в состоянии ни физически, ни материально, ДОБИЛИ Алексея Николаевича окончательно.

После инквизиторской казни сына жизнь потеряла всякий смысл, генерал ДОЖИВАЛ по инерции.

Умер он 16 января 1925 года в своем доме от воспаления легких, в то время антибиотиков не знали, и такой диагноз почти в пятидесяти процентах случаев был смертельным. В то же время врач, наблюдавший Куропаткина последние тринадцать лет, утверждал, что Алексей Николаевич с конца декабря 1924 года был болен гриппом и его старое, больное, изношенное сердце просто не выдержало заболевания – острая сердечная недостаточность. Смерти не раз смотревший ей в лицо генерал не боялся, до последнего часа сохранял ясную память и умер в полном сознании. Накануне последнего издыхания много говорил о Германии, о сохраняющейся с ее стороны угрозе России.

Все великие, преданные Отечеству до мозга костей полководцы, независимо от национальности и религиозных убеждений, одинаковы в одержимости бороться за безопасность родины даже на смертном одре, в полузабытьи и почти бессознательном состоянии, когда душа навсегда покидает остывающее тело. По преданию, последними словами умирающего прусского генерал-фельдмаршала Альфреда фон Шлиффена были: