Курс лекций по истории Восточных философий (ориентософии). Том первый. Протософия (СИ)

В отличии от сотен иных имен прософийного этапа, которые потеряны ив Индии и в Китае и в Элладе, от тысяч страниц создателей философии и ориентософии от моря Средиземного до Тихого океана, авторство которых условно соотносят с конкретным физическим лицом и даже теряются в их датировках, от Ветхозаветных пророков дошел значительный объем сочинений, авторами большинства из которых совершенно точно, были вполне конкретные личности, а даты их создания установлены с поразительной для древних текстов точностью. То есть исследователь имеет на руках в отличии от, например, протософских писаний эллинов, не цитаты позднейших авторов сгенерированные в не очень пухлый том [Фрагменты ранних греческих философов: 33-99], а аутентичные тексты которые создавались самими пророками, которые занимают очень большой объем и сохранились в том виде, который замысливал их создатель или его ближайший ученик. Еще раз подчеркну, из сферы догадок и предположений, какие имеют место быть в отношении Гомера, Гесиода, Орфея, Мусея, Моха, Эсагилкиниуббиба, Лао Цзы или Сиддартхи Гаутамы, исследователь палестинской протософии имеет под рукой надежные и объемные первоисточники. Первоисточники, которые почти без искажений донесли до нас опыт создания ориентософии в ее непрерывности от зарождения до полного развития и последующей преемственности народами и цивилизациями Средних Веков. Наби (пророки) (впрочем как и хокамы (мудрецы) не ставили своей задачей создать единую стройную и не противоречивую систему смыслов, слов, теорий и гипотез. Это был путь эллинской философии, который увенчался творчеством Аристотеля. Мыслители - Палестины, как и в иных уголках Азии стремились увидеть и описать основу основ происходящего, связать любую мельчайшую деталь прошлого, настоящего и будущего с единственной истиной которая имеет характер вечности. Причем делали это ярко, поэтично, не скупясь на образы, метафоры и аллегории. Это вечное, в поле которого находится все, именовалось даат Элогим (богопознание). То есть приближение к Богу через любовь к нему. Финикийцы искали единое в атоме и букве, Эллины пытались выделить апейрон, архэ, нус, цифру, Индусы определяли это нечто как Брахман, Китайцы фиксировали Дао. Палестинские же пророки брали исходным (и конечным!) фактором бытия всего любовь и познание беспредельного. Пророки в отличии от всех религиозных, философских учителей иных народов были абсолютно, тотально уверены в истинности того, что они говорили и делали. Они никогда не раскаивались в совершенном под знаком Откровения (сомневались, страдали от того, что не видят свершения того, что быть обязано, но продолжали верить в истинность своих слов), они ничуть не считали возможным говорить о своем авторстве, а лишь о скромном посредничестве. Любые мистики от авторов Ригведы до Платона сомневаются в истинной достоверности своих выводов. Пророки сомнений не имели, ибо то, что они проповедовали было лишь их аранжировкой того исходного, безусловного Авторитета, которого мы называем - Бог. Для эллинов, постижение "Отца всяческих" (в терминологии Платона) было делом умопостигаемым, для Индусов - созерцательным, для Китайцев предметно выражаемым, а для пророков речь шла о наличии пламенеющей истины, свет от которой воспринимается всем естеством (разумом, волей, чувствами и душей) и полнота этого восприятия зависит от полноты любви самого пророка. Но удивительное дело! Когда мистик, уходящий в нирвану утверждал "Таат твам аси" (Ты - это Он), полностью сливаясь с объектом, растворяясь в нем, когда античный философ "открывающий" истину полностью отождествлял себя и открытое знание, то на этом же рубеже познания палестинский мудрец вполне четко осознавал отличие своей личности от той полноты мудрости, которая нисходит на него. Пророк ощущал себя слишком мелким сосудом по сравнению с той беспредельностью, которая рвалась в него. Другое дело, что степень той Абсолютной истины, если так можно выразиться, степень абсолютности зависела от самого пророка, его воли и ума. Пророк это всегда личность, это не автомат, а скорее со-творец истины, переплавляющей откровение своим стилем, языком, поступком [Мень, 1991: 11-17].

В Чем же можно обозначить глобальность этапа протософии, ее достижения ставшей основой как минимум для двух вполне ориентософских традиций (речь идет о средневековой иудейской ориентософии и ориентософии христианской, нашедшей свою полноту в трудах Отцов Церкви).

Во-первых, яростное, пламенное, безусловное утверждение того, СМЫСЛ бытия существует и явлен в сотнях форматах и свидетельствах. А именно отсутствие смысла бытия, не возможность его увидеть (узнать, понять, сформулировать, воплотить) является основой философии эллинов. Для ориентософии, столь качественно выраженной именно палестинскими пророками, наличие смысла бытия есть исходный пункт теоретических конструкций (от мистического озарения, до формализованных логических цепочек).