Курс лекций по истории Восточных философий (ориентософии). Том первый. Протософия (СИ)

Ныне почти традиционным считается, что философия неким странным способом родилась из Мифа. Любопытно, но сами греки уже классического периода большинство мифологических событий относили именно к пероду "Темных веков" или чуть чуть раньше его. Именно тогда жили герои и чудовища, на землю сходили боги. И вот парадокс, именно к этим векам сами эллины относили своих родоночальноиков фмилософии: Орфея, Мусея и Лина. Относили, но отнюдь не считали их деятельность деятельностью героя мифа. Сами фигуры были окутаны романтикой мифа, но когда одежда могла быть тождественной телу? Только в жутких изобретениях сознания, как например в случае с Гераклом в которого впилась и жгла ядовитым огнем его собственная одежда... Не является ли нам в образе Орфея, Мусея и Лина действительный этап рождения... нет не философии, а классического для Востока начала протософии? Если сравнить те тексты и идеи, которые приписываются указанным трем героям и которые все серьезные исследователи склонны действительно считать плодом творчества неких индивидуальностей эпохи "Темных веков", то окажется что их смысловые единицы действительно подобны протософии Ближнего Востока и Египта. А целый спектр идей и образов попросту заимствован из литератур Восточных народов. Приведу пример Лина. Так эллины считали, что, именно Лин изобрел ритм и мелодию. Именно Лин адоптировал финикийские письмена к эллинскому языку [Фрагменты ранних греческих философов: 70]. Его стилосу приписывали множество произведений о Луне и Солнце, о Богах и Героях. Жил Лин как раз в эпоху "темных веков" за несколько столетий до рождения Гомера (кстати он был одним из немногих мудрецов Эллады до классического периода жившего не в Малой Азии, а в материковой Греции). Нас интересует, прежде всего, отрывок его произведения: "О природе космоса".

"Так, через распрю управляется все всегда.

Из Всего - все [вещи], и из всех [вещей] - Всё,

Все [вещи] - одно, каждая - часть Целого, все в одном:

Ибо все эти-вот [веши] возникли из некогда единого Целого,

5 А из всех [вещей] некогда, в предопределенное время, снова будет одно,

Вечно сущее одним и многим, причем [их] невозможно увидеть одновременно.

Много раз будет [повторяться] одно и то же, и никогда не наступит конец.

Жизнь сопряжена с мучительными страданиями и сонмом смертельных

напастей.

Так бессмертная смерть осеняет все окрест.

10 Человек и все тленное умирают, а бытие

13 Будет неуничтожимым и сущим всегда, поскольку оно таково.

11 Оно будет изменяться [лишь] всевозможными кажущимися обличьями и

очертаниями формы,

Скрываясь от взора всех смертных".

[Фрагменты ранних греческих философов: 71-72]

Этим мыслям и образам можно найти параллели и в Египетских космологичных гимнах, и в Вавилонских, и в Индийских и в Китайских традициях. Но есть нечто и принципиально отличающее этот текст от остальных. Жесткое, устойчивое не желание видеть своим источником откровение или удачу. Это голос мудреца, который опирается исключительно на свое Я и максимально его возвеличивающий. Для Востока это вопиющее нахальство и признак беспредельного невежества. Но для зарождающейся эллинской философии это норма и стимул для развития. Впрочем, речь все еще идет о неких "посвященных", которым открыта истина. Именно это искусственное зауживание носителей истины - родовое пятно Востока, которое будет преследовать эллинскую философию и многие столетия спустя.

"Приготовься внимательно слушать и внемли

Тропе наших слов, истинной во всем.

Отринь многогорестных демонов смерти [керы], которые

Истребляют толпу непосвященных, опутывая их во всем

5 Всевозможными напастями, принимая обманчивый облик.

Не пускай их в душу оберегами ума:

Такое очищение освятит тебя неподдельно,

Если ты воистину возненавидишь тлетворный сонм напастей.

Прежде всего [обуздывай] чрево - источник всех безобразий, -

10 Коим вожделение правит похотливыми уздцами. . ."

[Фрагменты ранних греческих философов: 73]