руку с ватой.
– Да всѐ нормально…
– За что они тебя так? – Ирина с облегчением опустилась рядом с
ним на кушетку.
– За дело…
Она ещѐ раз ощупала его грудную клетку.
– Ладно. Рѐбра целы. Только тут гематома. Просто болевой шок.
– Ерунда…
– Ты хоть понимаешь, что я обязана этот факт зафиксировать и
доложить?
Мишка требовательно посмотрел ей в глаза.
120
– Не надо. Я очень прошу. Ну всѐ, я пойду… – Он начал
подниматься.
Ирина подошла к тумбочке и достала оттуда тюбик с мазью.
– Вот. Это от ушибов. Давай я смажу…
– Может, не надо?
Она уложила его на кушетку и выдавила мазь на кожу.
– Давай-давай, через час уже станет легче. Потерпи немного…
Бедный…
Внезапно их взгляды встретились. Мишка почувствовал, как под
горячей ладонью девушки вдруг часто-часто забилось его сердце. Он
облизнул пересохшие губы и шепнул:
– Ты… извини меня… за то, что я…
Ира замерла, перестав растирать ему грудь, и ответила так же
тихо:
– Это ты меня прости. Не знаю, что на меня тогда нашло… Прямо
как дура…
Мишка несмело протянул руку. Он коснулся еѐ волос, поправляя
непослушную выбившуюся прядь.
– Ты не дура…
Их лица внезапно оказались совсем близко, словно неодолимая
сила притягивала две частицы единого целого. Они растворились друг
в друге, теряя ощущение реальности… Через бесконечно долгий миг их
губы соприкоснулись…
121
Прапорщик Шматко забил гвоздь в стену. Он взял со стола
портретную рамку и повесил еѐ на гвоздь. Потом отошѐл от стены,
любуясь своей работой. В каптѐрку вошѐл рядовой Соколов.
– Вызывали, товарищ прапорщик? – спросил он.
Олег Николаевич радушно улыбнулся.
– Заходи, Соколов, заходи! – Он вообще был на редкость
приветлив и беззаветно любил окружающих…
Особенно в данный счастливый момент своей непростой
биографии. Шматко сел за стол и интригующе спросил:
– Знаешь, Соколов, кто мы с тобой?
– Военнослужащие, – не задумываясь ответил Кузьма.
Он уважал простые и правильные ответы. Но прапорщик явно
имел в виду что-то другое.
– Военнослужащие… Бери выше! – скептически хмыкнул он.
– Ну-у… Военнослужащие Российской армии!
– Мы с тобой… гении! – вдруг радостно провозгласил Шматко,
подходя к рамке на стене. – Читаю! «Образ князя Мышкина в романе
Достоевского “Идиот”». Оценка «отлично»! За оригинальное видение
классического произведения!. Чувствуешь? За оригинальное видение…
О как! Сказали, что князя Мышкина выдающимся тормозом
девятнадцатого века ещѐ никто не называл! Нет, это дело так нельзя…
Это дело надо…
Кузьма многозначительно кашлянул, напоминая, что наряд по
кухне ему не улыбается.
– Нет, пожалуй, не надо… – согласился Олег Николаевич. – Я
лучше тебе… Вот, Соколов, держи!
Прапорщик вытащил из шкафа баночку с гуталином и протянул
Кузе.
– Спасибо, не надо… – ошеломлѐнно сказал тот.
122
– Бери-бери, Соколов. Честно заработал! Как говорится, умом ты
можешь не блеснуть, а сапогом блеснуть обязан! – захохотал Шматко…
На крыльцо казармы гений Соколов выскочил как ошпаренный,
сжимая в руках подарочный гуталин. В его мозгу назойливо мелькало
«оригинальное видение» его странных взаимоотношений с
прапорщиком. Он пожал плечами и неожиданно заметил друга детства.
Медведь сидел на скамейке, спокойно начищая бляху. Будто это не его
уволокли под руки в медпункт всего час назад!
Кузьма подошѐл и молча сел рядом. На душе у него лежал
камень – произошедшие события требовали детального разбора. Он
виновато покосился на друга и сказал, вроде как в пространство:
– Ты это… прости меня.
– За что? – беспечно отмахнулся Мишка.
– Ну, что я не вступился…
– А с чего ты должен был за меня впрягаться?
– Ну… земляки всѐ-таки…
Мишка загадочно улыбнулся и наклонился поближе к Кузиному
уху:
– Да ладно, сам нарвался. А вот как ты теперь жить будешь – не
знаю… – прошептал он заговорщицки.
Кузьма недоумѐнно уставился на друга.
– А что такое?
Мишка дочистил бляху, надел ремень и небрежно произнѐс:
– Ну, неделю без масла и компота…
Кузьма почувствовал, как его лицо само собой вытянулось от
кепки до ширинки. Челюсть рядового Соколова опять отпала. Он
привстал и изумлѐнно прошептал:
– Медсестра???
123
Капитан Зубов пришѐл ночью. Вторая рота мирно спала. Даже
дневальный клевал носом, облокотившись на тумбочку. Неподалѐку от
него дремал, сидя на стуле, дежурный по роте младший сержант Фомин.
Зубов распахнул дверь и втащил за собой здоровенную сумку.
Дневальный очнулся, протирая глаза. Внезапное появление ротного на
какое-то мгновение лишило его дара речи. Они с капитаном немного
постояли, разглядывая друг друга. Потом дневальный почувствовал,
что надо что-то делать, и неожиданно крикнул:
– Рота! Смирно!
Фомин проснулся, с лѐту оценив ситуацию.
– Какой «смирно», тормоз! – он подскочил к Зубову и доложил по
форме: – Товарищ капитан, за время моего дежурства…
Ротный слегка пошатнулся, но тут же восстановил равновесие.