Курс молодого бойца

культурно продолжил беседу – как бы не желая отвлекаться на еду:

– Литература – мой второй конѐк! Например, могу раскрыть образ

князя Мышкина с оригинальным видением!

– С ума сойти! – восхитилась мама и ловко подсунула

прапорщику котлету. – Вы ешьте, ешьте! Я вам ещѐ и с собой заверну!

Шматко испуганно отказался:

– Ой, как-то неудобно вас объедать…

– Ничего-ничего! А вы Машеньке с контрольной поможете, –

неожиданно предложила Анжела Олеговна.

– Что значит «поможете»? – интригующе сказал прапорщик.

Мама удивлѐнно застыла:

– А как?

Олег Николаевич браво выпятил грудь:

– Сам и решу!.

С торжественного ужина он вернулся рано. Голодным и с

омерзительным привкусом сена во рту. Как настоящий мотострелок – и

мужчина, в конце концов! – Шматко любил мясо. А сою – нет. Почему

мясная пища попала в список вредных привычек Маши, он не понимал.

Он вообще не понимал ни хрена. Потому что хотел есть!

Прапорщик ворвался в родную каптѐрку, швырнул на стол

тетрадку с контрольной из педагогического института и понюхал

промасленный свѐрток.

183

– И это у них котлеты! – брезгливо сплюнул он.

Свѐрток полетел в мусорную корзину. Шматко метнулся к

заветному шкафу, суетливо рыская по ящикам. Он торопился и бурчал:

– Да где же она? Бляха-муха! А-а… Вот она, родимая. Вот она,

хорошая. – Он вскрыл банку с тушѐнкой, набил рот и с чувством

пробормотал: – Вегетарианцы… Мать вашу! Травоядные, блин!

Утолив голод, он задумался. Потом вынул из мусорной корзины

свѐрток и отковырял одну котлету. После этого прапорщик извлѐк из-за

шкафа мышеловку. Пристроив котлету в качестве приманки, он снова

набил рот тушѐнкой и зарычал, обращаясь к гипотетическим мышам:

– И только попробуйте не съесть!.

Романтическое свидание прапорщика Шматко и рядового

Соколова пришлось на второй наряд вне очереди. Поэтому местом

встречи был сортир. Кузьма старательно начищал краники писсуаров.

Старшина роты возник на пороге и бодро гаркнул:

– Трудимся?!

– Так точно, товарищ прапорщик! – угрюмо ответил Кузьма.

Шматко заразительно хохотнул:

– Знаешь разницу между котом и армией?.

– Никак нет, товарищ прапорщик! – Настроение смеяться у

рядового Соколова почему-то отсутствовало.

– В армии блестеть должно всѐ, а у кота – только яйца! – в голос

заржал над собственной шуткой Шматко и посерьѐзнел. – У меня для

тебя работка имеется. Опять контрольную, понимаешь, прислали…

Кузьма с тоской посмотрел на недочищенные краны.

– Мне через полчаса наряд сдавать надо.

– Ну что ж, наряд – это святое, – покладисто согласился

прапорщик. – А после наряда – сразу ко мне! Лады?

Соколов бросил на него взгляд исподлобья, но послушно

проговорил:

184

– Есть, товарищ прапорщик!

– Заметь, Соколов, я мог бы и в приказном, так сказать, порядке…

Но решил, так сказать, по-человечески… – невнятно объяснил Шматко.

В туалет зашѐл Вакутагин, встал у соседнего писсуара и начал

расстѐгивать ширинку. Прапорщик посмотрел на него так, словно

солдат решил помочиться посреди плаца, и рыкнул:

– Вакутагин, ты что, совсем страх потерял?!

Тот ошарашенно открыл рот:

– Так я это… по-малому… разресите?

– Не разрешаю! Одни, понимаешь, чистят, убирают… А другие тут

же гадят! Совсем труд товарищей не уважаешь!

Почему нельзя сходить в чистый туалет, Вакутагин понять не

смог.

– Но, товарись прапорсика, мне осень…

– Осень, потом весна… На узел завяжи! Шагом марш из туалета!

Придѐшь через полчаса! – приказал Шматко и после очень быстрого

ухода Вакутагина добавил: – Вот засранцы! Ну что, договорились?.

Глава 19

Письма в армии пишут все. Ну или почти все. А вот

коллективного прослушивания всем личным составом удостаивается

далеко не каждое письмо рядового на родину. Для того чтобы

удостоиться такой чести, нужно оставить его на столе. Чтобы младший

сержант Фомин почитал на досуге. И офигел. Вот тогда – да. Тогда роту

соберут в кучу, и ваш опус зачитают прилюдно.

Фома прохаживался перед оживлѐнной аудиторией и цитировал

под дикий хохот коллектива:

185

– …Тихо, тихо! Дальше интереснее! «Сержанты меня уважают! А

некоторые даже побаиваются!»

Раздался новый раскат смеха, Рылеев застонал, вытирая слѐзы:

– Кто?. Кто это написал?!

Но товарищ младший сержант желал насладиться успехом:

– Подожди, дочитаю до конца! «У меня уже чѐрный пояс по

каратэ, потому что рукопашный бой у нас три раза в день по два часа!»

Особо слабонервные полезли под столы, загибаясь от хохота.

Рядовой Евсеев умоляюще прохрипел:

– Блин! Да кто ж этот… Рэмбо?!

– Делайте ставки, господа! Я заканчиваю! – Фома сделал

театральную паузу и продолжил: – «Я уже умею водить танк, БТР и два

раза стрелял из зенитки!»

Рота разразилась аплодисментами. Из задних рядов завопили:

– Браво-о! Автора! !

Фомин сложил письмо и укоризненно произнѐс:

– А слово «зенитка», Ходоков, пишется через «е»!

Сержант Рылеев, постанывая, нашѐл глазами несчастного солдата.

– Ходоков?! Это ты такое письмецо наваял?!