Курс N by E

Этот ученый никогда не узнает, как любил удобство, как мечтал об очаге и еде и супружеском счастье тот, кто построил это жилище; как он старался вызвать пламенные сны вопреки сырости и холоду, терзавшим его в течение одного-единственного долгого, бессонного, несчастного полуночного часа; как он, измученный, а не отдохнувший, вылез из своей постели и принялся прыгать, плясать, хлопать себя по спине руками, выкрикивать песни во мраке, под проливным дождем.

Странные вещи происходят и сейчас в диких местах; знает ли о них сам бог?

X

17 июля. Рассвет. 1 ч. ночи

Наконец терпение мое иссякло. Покинув свое жалкое ложе, я зажег примус, сварил суп, съел его. Упаковал мешок и, подняв промокшую насквозь ношу, — набросил широкую лямку на лоб. Снова в упряжке! Время за полночь. Серый свет раннего утра освещал мой путь.

Долгое время я ставил левую ногу впереди правой, затем правую впереди левой. Шел то в гору, то спускался с горы. Я видел, как под ногами медленно проходили луга, покрытые травой, болота, сланцы, скользкие уступы скал, ручьи. И все время я ориентировался по поблескивавшему слева озеру.

Наконец дошел до места, где озеро кончилось. Отдыхаю, оглядываюсь назад и вижу, как далеко я ушел. Смотрю вперед и вижу, что местность круто понижается и там далеко внизу подо мной лежит новое озеро, окруженное холмами. На дальнем берегу озера прямо из воды поднимается небольшая крутая гора, выше той, на которой я стою. А направо и налево от нее, за низкими холмами, океан.

Но где же Нарсак? Я поворачиваюсь и взбираюсь на последний отрог ближайшего горного хребта. Когда я поднимаюсь на гору, низко нависшие дождевые тучи расходятся и рассеиваются. Солнце пробивается наконец сквозь них — такое жаркое, прекрасное! Выше, выше!

Вдруг, когда я переваливаю через гребень, передо мной открывается целый новый мир — суша и море; далекие снежные вершины и ослепительные местами кусочки материкового ледника, горы и мысы, острова, бухты и заливы; и океан — синий, спокойный. Гренландия! Боже, как мир может быть прекрасен!

XI

17 июля. Тирольская песня

Определив с вершины горы направление, я через несколько часов приблизился к морю. Дорога была извилистая и трудная, пришлось переходить через сырые низины, переправляться через потоки. Я смертельно устал. Но утро было так прекрасно, солнце так приятно пригревало, вокруг были такие очаровательные места, манившие путника разбить здесь палатку и пожить несколько дней. Поэтому усталость, как повод для остановки, казалась неуместной, неподходящей ко всему этому. Я точно знал, где нахожусь, знал, что цель моего путешествия, Нарсак, не могла быть далеко и с каждой вершины холма мог уже открыться вид на него. А как утешение после частых разочарований каждый раз на пути оказывался новый холм, на который нужно было взбираться.

Один раз, переправившись через речку, я сел на мягкую прибрежную траву и подумал: «Здесь, на солнце, я расстелю свои вещи, посушу их, посплю». Но, помыв ноги, посидев немного на солнышке и съев кусок шоколада, я встал, надел мешок и двинулся дальше. Как и раньше, я думал: «Еще один холм и конец». Эта упорная мысль так крепко завладела моей душой и телом, что я мог продолжать движение вперед, именуемое ходьбой, пока не упал бы от истощения или не обошел вокруг света, если б, достигнув какого-то «еще раз последнего» гребня и остановившись на нем отдохнуть, не увидел далеко на спокойной глади океана маленькое, еле движущееся пятнышко.

Казалось, в это утро после нескольких дней бури все в природе соединилось, чтобы создать такой совершенный покой. Можно было сказать: нет ни звука, ни движения, кроме звучания и движения солнечного света. И вдруг эту полную тишину разрушил долгий, дикий, пронзительный, радостный, переливчатый вопль на тирольский манер. Он наполнял долины, переваливал через холмы и бился о склоны гор. Эхо докатилось до моря и понеслось долгим беспорядочным шумом по его спокойной поверхности. А я стоял на вершине скалы и махал руками как сумасшедший.

В каяке сидел гренландец и лениво удил треску. Океан был в этот день недвижим, солнце так грело, что никому ничего больше не было нужно: треске не нужна была еда, а рыбаку было так хорошо, что это его не беспокоило. Возможно, рыбак даже спал, так усыпительно может быть в такой день ритмичное подергивание удочки. Внезапный шум, переливчатый вопль с пустынного берега был для него полной неожиданностью.

Он с удивлением, испугом или, может быть, с восторгом услышал эти звуки и, подняв голову, увидел далеко на суше четко вырисовывающуюся на фоне неба отчаянно размахивающую руками фигуру — меня. В то время как прыгающая фигура неслась к нему, гренландец смотал свою удочку, взял в руки весло и с робким любопытством направил лодочку к берегу.

XII

Знание и предвидение