Курс на юг

– Тоже потопли. Да вы потерпите, вашбродь, скоро все узнаете. Вон, шлюпка подходит, сейчас нас подберут. Эй, черти нерусские, здесь мы, здесь! – заорал он, по пояс высовываясь из воды и размахивая рукой.

Сережу замутило – похоже, удар по голове не прошел даром. Сквозь туман он слышал шлепки весел, испанские голоса, радостную матерщину, которой старшина встретил спасателей. Крепкие руки подхватили его, вытащили из воды, бесцеремонно, словно куль с мукой, перевалили через планширь. Ребра хрустнули, острая боль пронзила бок – и он снова провалился в беспамятство.

– Что, командора Ривероса нашли?

– Никак нет, вашсокобро… виноват, вашсокопревосходитство! Говорят, убило его осколком в самом начале боя.

Повалишин усмехнулся. Старшина, один из тех, кто вызвался с ним в эту южноамериканскую авантюру, никак не мог привыкнуть, что командир теперь не скромный капитан второго ранга, а полный адмирал. Впрочем, на таких орлов грех обижаться.

– Обшарьте еще раз «Кохрейн». Тело-то должно было куда-то деться?

– Так уж искали! Только все понапрасну – на палубе все в огне, сущее пекло!

– Тушить, – коротко распорядился Иван Федорович.

– Тушим, вашсокопревосходитство, да только рук не хватает, а пленные чилийцы не шибко-то рвутся помогать.

– А в рыло пробовали?

– Тем и спасаемся. Которые особо упрямые, посулили, что покидаем за борт. Подействовало.

Повалишин навел трубу на «Бланко Энкалада». Там дела были плохи: чилийский броненосец лежит на боку, а от «Лоа» на поверхности видна только крыша каземата, и по ней гуляют волны. «Манко Капак» и «Атауальпа» уже подошли, спустили шлюпки и вылавливают из воды людей, снимают с обреченных кораблей команды.

…Вырвавшийся вперед «Лоа» на всех своих одиннадцати узлах ударил в борт «Бланко Энкалада», и тут же корму броненосного тарана разворотил взрыв.

«Паровой котел, – понял Повалишин, – то ли не выдержал страшного перенапряжения и сотрясения при таране, то ли чилийцы напоследок ухитрились всадить в машинное отделение тот самый золотой снаряд, разом покончивший с ветхим перуанским ветераном».

Но и чилийскому броненосцу хватило с лихвой: кустарный таран «Лоа» оставил в его борту пробоину шириной с ворота амбара. Он сразу осел и накренился, а подошедшие мониторы стали с дистанции в половину кабельтова заколачивать в гибнущего левиафана бомбу за бомбой.

Здесь все было кончено, и Повалишин скомандовал ворочать влево, обходя место схватки по дуге. Он собрался было атаковать «Адмиранте Кохрейн», но увидав, что на его корме полощется белый флаг, приказал сбросить ход, а затем на трех узлах подвел «Манко Капак» к борту броненосца.

Русская эскадра прекратила огонь и дымила в отдалении, и Повалишин приказал поднять флажный сигнал «Веду спасательные работы». Избитый, осевший в воду по самые пушечные порты, пылающий от носа до кормы «Кохрейн» зацепили на буксир и поволокли к берегу. Пока броненосец не затонул, его следовало оттащить на мелководье: перуанцам пригодится и такой трофей, учитывая плачевное состояние их собственного флота.

– Позвольте поздравить с победой, сеньор адмирал!

Перед Повалишиным вытянулся в струнку перуанский офицер, его новый адъютант. Белоснежное сукно щеголеватого мундира запятнано пороховой и угольной гарью, но держится бодро – вон какая улыбка, во все тридцать два зуба…

Иван Федорович хотел было осадить ретивого подчиненного – «мол, пока это только одна победа!» – но вдруг сообразил, что юнец-то кругом прав. Чилийская эскадра, блокировавшая Кальяо, перестала существовать; войскам, успевшим высадиться на берег, придется теперь либо сложить оружие, либо героически, но бессмысленно погибнуть – без поддержки с моря ничего другого им не остается. Да и Антофагаста теперь долго не продержится, после чего Сантьяго, несомненно, запросит мира – на условиях победителей.

Он снял фуражку и трижды перекрестился, по православному, справа налево. Адъютант, удивленный таким порывом, последовал примеру начальства – на свой, католический манер.

– Вы совершенно правы, мой друг. – Повалишин водрузил фуражку обратно на голову. – Мы с вами только что закончили эту нелепую войну. И, надеюсь, вы не забудете, кому мы этим обязаны.

Он показал сложенной трубой на дымящие вдалеке корабли, под гафелями которых полоскались белые с голубыми крестами полотнища.

– Не забуду, сеньор адмирал! – Голос офицера торжественно звенел. – Клянусь Пресвятой Марией Гваделупской, пока жив – не забуду!

– Чилийские корветы уходят! – подал голос сигнальщик. – С «Уньона» спрашивают позволения преследовать!

Повалишин поднял к глазам подзорную трубу. «Магальянес» и «Чакабуко», предусмотрительно державшиеся в стороне от боя, спешно уходили на зюйд. А за ними из-за горизонта торчали мачты и стлался дым из труб «Рэйли» и «Мьютайна». Британцы решили не дожидаться финала трагедии.

– Пиши: «Преследование запрещаю». Пусть проваливают… ко всем чер… хм… с миром.

«Господь свидетель, а ведь мы действительно победили!..»

XIV

Февраль 1890 г.

Берлин. «Berliner Börsen-Courier»

«Война за гуано закончена?