Курс — одиночество

Вспомнились вопросы, которые мне задавали после моего первого одиночного плавания.

Люди часто говорят о скуке, ставя знак равенства между ею и одиночеством. Всю жизнь они пребывают в заблуждении, причём настолько погружены в свой искусственный мирок, что им недосуг вникать в душу и чувства тех, кого они призваны стимулировать.

«Чем нам ещё заняться?» — плачут их дети, а в ста ярдах — река, которую надо пересечь, горка, на которую надо взобраться, угол, за который надо завернуть, и откроется богатейший мир, а не сделают этого, не вырвутся на волю — и не оценят её, тоже всю жизнь будут стремиться туда, где людно.

Я порой сержусь, когда меня считают способным скучать, зато мне почему-то льстит вопрос, бываю ли я одиноким. Сержусь, потому что хочу этим показать, что я и мог бы скучать, да не до этого, одиноким — да, бываю, бывал и сейчас бы не прочь побыть один. И все это не может заслонить того факта, что в четверг, 23 июня, в четыре часа дня я заскучал. А кто меня упрекнёт? Один на маленькой яхте и одинаково далеко до Азорских островов, юго-западной Ирландии, островов Силли, Ушанта и Кабо-Вильяно.

Как это бывает с большинством людей, томящихся от безделья, куча вещей требовала моего внимания. Один из рабочих стакселей сильно истрепался в тех местах, которые постоянно тёрлись о ванты. Соображая, из чего бы сделать заплату для териленового паруса, я с радостью вспоминаю, что в аптечке есть липкий эластичный бинт для накладывания шин на сломанные конечности. Заключаю — быть может, несколько поспешно, — что он мне не понадобится, зато будет отличная предохранительная накладка, и сперва леплю, потом пришиваю бинт на самые износившиеся участки стакселя. Воодушевлённый своим открытием, тотчас нахожу ему новые применения. Перекрещивающиеся шкоты, гремучие кружки, дребезжащие стаканы, подвернувшийся карандаш — всё изолируется от своего непосредственного окружения. Яхта становится похожей на перебинтованного кулачного бойца. Увлёкшись ролью делателя добрых дел, я перемыл кастрюли, смотал тросы, прочистил форсунку, вымел пух от одеяла и смазал вертушку лага. Словом, не давал себе передышки. А на душе всё равно скука смертная. Оставалась одна панацея — стаканчик спиртного, да покрепче.

Вечером, приняв любимую позу — плечи опираются на трап, одна нога уперта в елань каюты, вторая лежит на ступеньке, — я уныло смотрел под ветер и впервые чувствовал себя слегка раздражённым, может быть, чуточку захмелевшим (с трёх напёрстков виски!) и несколько обескураженным тем, что моя страсть к одиночным плаваниям через Атлантический океан оказалась не такой сильной, как я думал. Малодушие тут ни при чём, я твёрдо верил, что мы с яхтой в конечном счёте доберёмся до Нью-Йорка, не сомневался, что мой опыт и удача решат исход, но меня разочаровал темп продвижения. Посмотри из люка — насколько хватает глаз, простирается океан. Дальше его протяжение ограничивалось пределами моей фантазии, но, если ей помочь, если взглянуть на карту, можно очень чётко сопоставить предстоящие тысячи миль с пройденным путём. Я сопоставил — и перспектива многонедельного одиночества принялась подрывать мой дух. Вечером я слушал радио с небывалым удовольствием; вероятно, ещё один признак того, что начинала сказываться изоляция.

А на следующий день настроение снова подскочило вверх, всецело благодаря тому, что из-за линии горизонта на юге появились два стремительных патрульных судна, два американца. Они неслись по волнам, словно возбуждённые терьеры, почуявшие нору, и я восхищённо смотрел, как они выписывают сложные кривые, очевидно связанные с противолодочным патрулированием. Завершив серию маневров, оба на высокой скорости ринулись ко мне; острые носы легко резали волну, зачехленные пушки смотрели на меня. Будь я кроликом, я бы пустился наутёк. Но вот они сбавили ход и закружили поодаль, как осторожный, опытный пёс ходит вокруг колючего ежа. Наконец один из них разорвал кольцо и подошёл вплотную, чтобы обнюхать меня.

— Привет.

Я поднял руку в ответ.

— Далеко вы забрались.

— Ага.

— Всё в порядке?

— Всё.

Вдоль борта выстроились глазеющие матросы, загорелые третьекурсники из ВМУ, которые могли бы составить гордость любых военно-морских сил. Если бы они не жевали резинку.

— Куда следуете?

Изо всех сил стараясь говорить небрежно, бросаю:

— В Нью-Йорк.

Они дружно, как по команде, перестали жевать, и ряды ровных белых зубов сверкнули над релингом, отороченным полосой смуглых волосатых рук.

— Далековато на таком судёнышке.

Что ответить на это коллективное заявление, в котором уже заложен исчерпывающий ответ? Я настолько пленён зрелищем такого количества людей, что должен сделать над собой усилие (надеюсь, не очень заметное со стороны), чтобы уловить смысл следующей реплики капитана.

— В чём-нибудь нуждаетесь?

— Вообще-то есть одно дело. Вы не могли бы передать моё послание в Соединённое Королевство?

— Ну конечно, охотно передадим.