Курс практической психопатии

— Ах, расскажи, поведай мне горести твоей ужасной жизни, дитя, возможно я сумею их облегчить!

Обнимаю её, и радуюсь, что у Сашки реальный ноль на месте груди, иначе они б сейчас уперлись мне в грудь, и испортила восхитительную извращенную игру. Мальчишка лепечет что-то, и его ресницы щекочут мне шею… я ласкаю его волосы, и спинку, а он… запускает пальцы мне под рубашку, я будто бы пугаюсь:

— Что ты делаешь, дитя? — но от себя не отнимаю.

— О, сэр Габриэль, у вас такая чудесная кожа, позвольте, позвольте мне еще разок коснуться вас…

Черт, все идет совсем не так, как желал, и совратители поменялись местами — теперь жертвой порочного бродяжки оказался благородный лорд! Вот дрянь, как же она умеет перевернуть все в свою пользу! Но как сладок элемент неожиданности… и я играю, играю по ее правилам так жадно!

— Сэр, вы прекрасны! Я люблю вас… — лепечет он, и целует меня в губы, в самое сердце…

Она уснула, не смыв грязи подмостового бродяжки, так устала… а я лежу рядом, и справляюсь с новой мукой — десертной ложечкой кромсаю себе язык. И не могу остановиться. Язык хрустит, а ложка заточена как тюремная, и я режу на кусочки себе язык, кровь в горло течет и хлюпает во рту. Отвратиловка… о, нежный мой, проснись, и отбери у меня ложку!

— Мама ушла, у нас с тобой есть целый день!

Я сидел на диване, и слепо шарился в инете… ни о чем. Сашка лежала рядом, протянув ножки через мои колени. Я рассеянно поглаживал их — стройненькие, не очень длинные, но такие милые, с розовыми стопочками, и нежные тоненькие волоски, моя персиковая Лолита… я с ней рядом будто нежно раненный зверь. Ни разу, после ночи на кладбище не говорил ей, что люблю. Но это так. Боюсь — если скажу, она уйдет. Не приемлет любви… только секс, веселый разный секс.

Я просто ласкал ей ножки… а она так аккуратненько повернулась на бочок, так ловко сползла чуть ближе ко мне, что юбка ее — крохотная джинсовая тряпочка, приподнялась. Я бросил рассеянный взгляд на нее, и заметил, что она без трусиков, и ножки ее разведены, так чуть-чуть, будто бы случайно. Я забросил комп, запуская пальцы в ее нежное, влажное… она подалась навстречу, но не единого вздоха, лишь личико лукавое и губки покусывает, будто ничего не происходит.

Ах, будь я девушкой — я бы ей и был!

Сука, сладкий сахар тает быстро. Особенно если его бросить в столь горячий чай, как… любовь?..

Все закончилось само-собой. Она ушла. Молча. Банально.

— Я позвоню…

Да хуй там. Ждал.

Зря. Не выдержал.

Привычно порезал вены

— Что, не хочешь терзать меня? Почему?! Что я такого тебе сделал?.. Ну так я и сам могу себе это сделать!

Мир снова стал скучен и сер.

Вернее, это я вернулся к миру. А Сашки просто никогда не существовало. Не могло существовать. Ведь я не нашел ни единого ее артефакта!! Специально искал. Ничего. Не единого волоска на подушке. Если она и была — то уж точно дочерью ангела. Люди не могут так уходииииить…. Моментами мне хочется завыть:

— Транквилизаторы, транквилизаторы…

— Они же между прочим недешево стоят! Ты считаешься вылеченным, и у тебя нет инвалидности! Иди-ка работай, если хочешь глотать таблеточки!

Если бы ещё не одно но…

— Сашу видела сегодня, передавала тебе привет, спрашивала, как ты, — сказала мама.

— Что? — я выронил ложку, и замер. Нет. Меня затошнило от ужаса. Не может быть. Я опять съезжаю. Руки невыносимо заныли под бинтами. — Где?

— Они с мамой в мастерскую заходили, заказали для Сашы кулон — ангела, говорят, у неё папа умер, в память…

— Да? — я не мог дышать и весь скукожился от ледяного страха.

— Да, такая хорошая девочка, почему ты с ней сейчас не общаешься, я думала, у вас любовь, — начала было мама, но я уже вскочил, и ноги сами понесли меня прочь! Скорее, скорее!!

Я помчался, задыхаясь и умирая, по знакомому адресу. Переулок, дорога — стойте же, дайте мне перебежать! Тротуар — обогнул фонарь — подъездная дверь — кодовый замок, сука!! — отойдите, мне срочно! — третий этаж… Саа-а-шаа… больно, блядь, как больно!! — здравствуйте, а Са…

— Нет, уехала с каким-то монголом, я все глаза выплакала, а вы не знаете, что за монгол такой?

— Какой монгол? — сердце прыгает в горло и орет в смертной муке — где она??

— Ну, не знаю я, в Москву её увез, а вдруг в рабство?

— Какое нахуй рабство, она моя!! — ору я, и уже несусь, несусь куда-то прочь, вдребезги, в клочья.

— Ебал я в рот вас всех!!

Тотальное одиночество? Ну а чтож, я разве не знавал его! Мне никто не нужен. Я одиночка по жизни. Но когда со мной поступают так, как Сашка — мне хочется кричать…

— Я — этого хотел? — заорал я как зверь с моста прямо в Белую, и она унесла за горизонт мою муку, и разлила ее на весь закат. Вот дерьмо… спасает одна лишь боль. Все руки уже неживые. Порвал ножом даже мышцу, и теперь правая рука слабее левой. Я убью ее. Я убью их всех.

— Не смейте, не смейте же использовать меня!! — разорвало в смертельной злости… и закат отвечал мне кровью.