Курс практической психопатии

— Классика! — взмахнул я бутылкой.

— Да, кстати, допить надо, мало уже, — он отобрал у меня водку.

— Точно! — кивнул я. — А девка-то, да, все классика — ночью на улице одна, идет, звонит… (картины встали перед пьяным шатким взором как сейчас).

— Просит кого-то ее встретить, попкой вертит, юбочка колышется… за угол завернула, догнал, поймал, в подъезде под лестницей зажал и выебал… отпустил и ретировался, мразь!

— Ну ты крууут! — с восхищенным отвращением выдохнул Арто. Я сжал ему кости так, что хрустнуло. Он вскрикнул, а я кивнул. Так-то!

— Все нахуй, настоебало, поехали в пизду, домой, спать! — и в туманном бреду поползли к остановке. На которой в предрассветном блеске небес и уснули…

Да пошло нахуй все!! — рывком выпадал из сна. Не могу я больше. А если и могу — то не хочу. Хватит с меня. Я слишком пьян… проклятая тошнота.

И снова засыпал, не замечая как.

— Но я продаю рай за миг с Арто… не напрасно, ох, не напрасно влюбился он в меня первым — он угадал, что это я… мудрый сердцем малыш. С ним я становлюсь таким поэтичным… я ранен, и слабею, влачась рядом с ним…

Но он не поехал ко мне, когда пробудились от тяжкого «лавочного» сна. Посмотрели друг на друга равнодушно — сил не было ни на какие эмоции, и разошлись по разным остановкам. Да пошел он вообще, надоел… как же меня качает. Я устал, устал — оставьте же меня все!

ххх

А Жахни умерла.

Вот так взяла и умерла. Нас бог пожалел, что не попали тогда в ее квартиру… ведь она была уже в морге… пока мы гуляли два дня, она как раз… как же так…

…как…

…мы с Арто были на похоронах. У нас отношения стали будто расхолаживаться, стало казаться, что мы уже надоедаем друг другу… мужское непостоянство брало свое. Но она — девочка моя, милая, чудесная моя сучка, она нас познакомила, она же снова и помирила.

Мы встретились у ворот кладбища, не сговариваясь. Идти к ней домой, толпиться среди заплаканных родственников не хотелось. Арто стоял у ворот, опустив голову, один, никого пока не было. Я подошел, и тихо взял его за руку. Он даже головы не поднял, лишь пальцы дрогнули в моей ладони.

— Арто, это что же получается? — я с ужасом посмотрел на него. — Это ведь как раз, мы с ней поговорили, о вписке, и она в тот же день…

— Точно! — он уставился на меня расширенными глазами и прикрыв рот ладошкой. Тяжело покачал головой, на глаза навернулись слезы, и вздохнув, отвернулся, закусил губу, и неуверенно взял меня за руку.

Мы стояли так, не знаю сколько. Время потеряло счет, нам было безразлично. Мы ждали. Увидеть ее мертвой, убедиться, что это не чушь и не шутка… наконец, у ворот остановился старый вонючий ПАЗ, мрачная старуха вывалилась из него, и начала раздавать указания мужикам, как вынести гроб. Затем под руки вывели мать, и — о, господи… Эрот. Какой-то длинный мужик предложил ей руку, она отклонила, и сошла сама. Увидев нас, сверкнула темными глазами, и губы беззвучно прошептали «привет». Они все вошли в ворота, неся гроб, рыдая и всхлипывая, а мы стояли, и я чувствовал себя законченным идиотом, не зная, что делать и с какой стороны присоединиться к ним. Спохватившись, потянул за руку Арто, он твердо пошел за мной, глядя прямо перед собой. Но руки моей не отпустил, наоборот, вцепился крепче. Но так ни разу не взглянул на меня, отчего возникло чувство неуверенности, а точно мы в мире с ним, и не уйдет ли он так же сухо, когда это все закончится… мне стало стыдно думать о себе, ведь для Жахни вообще ВСЕ закончилось. Ей больше не с кем ругаться и мириться. А я-то все могу исправить. Да, все можно исправить, только пока жив. Умри — и нет тебя. И не достать, и не сказать, что любишь или не любишь. И не ссориться, и не мириться, и вообще НИЧЕГО. Я тайком взглянул на свои шрамы выступающие частично из-под манжет черной рубашки, и ужаснулся, и устыдился как никогда — реально, я мог быть давно уже там. Я, который каждый ебаный раз реально стремится умереть, все еще здесь, а Жахни, которая никогда и не думала умирать, не смотря на сложность своей маленькой блядской жизни, она — там … странно. Но и подленькое облегчение — я все же здесь. И у меня есть жизнь, и возможности все ломать, исправлять бесконечно, каждую минуту, и невероятное количество часов жизни на благо и зло, на солнце и ночь, на пустоту и действо — много-много часов, если отныне я буду поумней… но я не знаю, буду ли. Накрыло липким неосознанным страхом, будто внезапно в паутину лицом вляпался и одновременно подул сквозняк по голым мокрым ногам. Я зябко поежился, и тряхнув головой решил — хватит о себе, надо сосредоточиться на том, чтобы как следует с другом попрощаться.