Курс практической психопатии

Чтобы отвлечься, поднял глаза и лихорадочно огляделся. Вот мать, ее держат под руки, очень осунувшаяся, бледная, будто и правда любила свою младшую дочь… какой-то суетливый хрен рядом с ней, видимо, тот самый, с которым наша Жах пила ореховую водку в ресторане. Вот суровый аристократичный чел в черном стильном сюртучке, отлично выглядит, сразу видно — садомазохист, пасет Эрот. Папаша. Сучара, ну где же ты был, когда бедная маленькая девочка бедовала здесь одна! Где же были вы все! Все!! — хотелось мне дико орать, но я молчал, хотя ничто не мешало это сделать. «Интроверт, блин» — как Жанна. О, Жанне надо непременно сообщить, что ее верной фанатки не стало. Может быть самой верной. Сердце дрогнуло — Жанна… и горе пронзило до самых кончиков и корней, я аж вытянулся, сжав больно пальцы Арто. Я заплакал. Ебаный балаган, а где же все те, кто ебал ее? Или им похуй, что они сейчас частично уйдут, в могилу, в землю, что умерев она несет на тот свет ту часть их, которую они отдали ей, а после брезгливо вытерлись салфеткой. Я-то знаю — не важно, откуда — что так оно и есть, и все, с кем ты ебался однажды носят от тебя в себе что-то, несмываемое и ты от них. А поскольку ты беременен смертью всю жизнь, то однажды вот так же разродишься на тот свет, и склеится твое новое тело из частиц тех, кого ты ебал… все это сказали мне сейчас ее, Жахни безмятежные губы. И оттого так рыдает Арто, и оттого так корчусь я — не хотим в могилу, ни единой частичкой себя, да поздно. Она не придет, и не улыбнется — мол, все хорошо, еще рано. Сучка, так спи спокойно. Спи со всеми, с кем хочешь, и там, я отпускаю тебя. Будь счастлива, моя милая, моя маленькая сучка…

ххх

Спасибо Жахни, я стал бояться. Очень бояться.

Арто думал о том же самом, он стал каким-то испуганным, будто увидел демона и не может забыть. Он сказал мне, что это, наверное, здорово — умереть, и став там маленьким ребенком, носиться по аду, качаясь на чертовых качелях, и лепить куколок вуду из огненной лавы… и гонять палкой местных церберов, и забираться на колени Астароту и Вельзевулу, прося — дедушка, расскажи сказку! — добавлял я, и мы горько смеялись.

А ведь Арто и слова не сказал, что всего за месяц для него это — вторая смерть! — пронзила мысль, и я заледенел, с паническим ужасом глядя на него. Бедный, бедный!.. я не умею жалеть.

Потом сидели с Эрот, рыдали все вместе, и она сквозь слезы и водку — любимый напиток Жах, рассказывала, что настояла едва не через истерику, чтоб на сестренку надели ее любимые белые чулки. Какие-то левые родственники возмущались, но она послала их на хуй.

Нажрались, и в тумане угара, продолжая рыдать, страшно опухшая от слез Эрот, приставала к нам обоим одновременно. Мы вяло протестовали — не знаю, отчего Арто, а я просто был не в себе, очень пьян, очень накурен и убит. Сквозь муть и гарь, я смотрел как Эрот слюнявит Арто уши и безвольные губы, а он пытается ее отодвинуть от себя, и бормочет уговаривающе, чтоб она его не трогала, ему нехорошо — и надеялся, что он правда ее не хочет, и мне не надо ревновать… опять эта низость… едва не сблевал от самого себя, что я думаю про такие вещи, когда мы поминаем Жахни.

Но — черт ты собачий, я до сих пор не знаю, переспали ли мы тогда, но проснувшись, Эрот лежала между нами, полуголая и обнимала одной рукой меня, а ноги сложив на Арто. Мне было нехорошо от этого, и я не стал спрашивать ни о чем. Лучше думать, что нет, а то вдруг — да.

Потом навещали могилу, курили ее любимый гашиш, лили водку в землю, плакали снова, причитая — пей, солнышко наше блядское, мы тебя не забудем!..

ххх