«Перемена, и на просторной площадке между лифтами множество народу. Это место называется у нас «сачок». Вдоль прозрачной стеклянной стены тянутся низенькие батареи, на которых в это дневное срединное время ни одного свободного места. Подхожу к кучке знакомых, получаю несколько чмоканий в щеку, кто-то тесниться, втискиваюсь на свой ребристый кусок, усаживаюсь поуютней, закуриваю, опускаю сигарету пониже (курить здесь категорически запрещено, но дым стелется), стряхиваю пепел за батарею, слушаю, болтаю, смеюсь.
Это — целый космос, «сачок», великая Тусовка изо дня в день вершится в этом прокуренном пространстве, здесь обсуждаются последние новости, книжки, сплетни, здесь можно услышать очередной анекдот… Пролетают двадцать минут перемены, звенит звонок, можно пойти на лекцию, можно не пойти — сачок немного пустеет.
В день степухи прямо сюда приносят нехитрое угощение — пивко, на радость нашим врагам — бабусям в красных повязках…
Стронутые с места, идем с пивом в буфет, изучаем радующее многолетним постоянством меню, пожелтевший листок, прикрепленный к двери: кофе, сосиски, яичница, булочки в ассортименте. Лица меняются, кто-то уходит, кто-то приходит, кто-то возвращается после очередной пары, кто-то что-то провалил, кого-то выгнали, кого-то восстановили, кто-то от кого-то ждет ребенка, а кто-то от кого-то (подлеца) уже ничего не ждет. Так можно провести день, месяц, годы.
Здесь не бывает скучно, здесь царят легкие и нетребовательные отношения, здесь, разумеется, и не пахнет студенческим братством, какое там братство, какие узы: хочешь, оставайся, хочешь, иди, но это-то и прекрасно — добродушно-равнодушное
, раскрытое во все стороны, раздаривающее себя пространство»[21].— Ну как еще передать всю притягательность, всю прелесть этого места! Нет, родителям и взрослым этого не понять! Сколько судеб завязывается в узел, сколько трагедий разыгрывается на таком вот сачке!
У тусовки свои законы — и кажущаяся свобода вяжет жестче веревок. Не проколола бровь, язык, пупок — «отстой». Не можешь гулять до полуночи — «ботва». Не куришь, не пьешь пива, не материшься — «что ты тогда здесь вообще делаешь?» А, действительно, что?
«Грех манит тем, что он «похож на свободу»; он «вроде благодати». Мнимая свобода, неверная радость, ложный простор. Человек обманывает себя. Это и есть грех».
Человек не может без общения, он создан для него. И самое страшное в молодости, впрочем, как и в старости, — остаться одному. И вот ради того, чтобы преодолеть это одиночество, оказаться кому-то нужным, ты готова на любые жертвы. Родители — враги, которые стоят на пути к свободе и собственной значимости, выражающейся в одобрении приятелями твоих джинсов, лака для ногтей, мобильника или жеста, с которым подносится к губам сигарета.
А если я все это не могу?!
Дело в том, что в тусовке происходит небольшое магическое превращение вещей в человека, а человека в вещь.