Курская битва. Огненная дуга

«Под пули не лезь, батя!» — повторил про себя Шпак и усмехнулся в усы. — Сам на пулю не полезешь, так она тебя найдёт и ужалит...» Он спрятал письмо и поспешил в санчасть. Сегодня там дежурила старшая медсестра Маша, с которой Шпак познакомился ещё в сорок первом, когда шли жаркие бои под Москвой.

По узкой тропе, петлявшей в поле, где густо росли лебеда и подсолнухи, старшина шёл в санчасть, находившуюся неподалёку от штаба полка. «Только бы Мария была на месте», — думал Шпак. Она нравилась ему и всякий раз при встрече вызывала в нём доброе чувство. Невысокого роста, полногрудая, лицо смуглое, а глаза чёрные, как перо грача, но в них всегда светились лучики. Давно он не видел Марию, как-то она встретит его? Эта мысль вдруг появилась, и он никак не мог от неё избавиться. Но тревога старшины оказалась напрасной. Едва он вошёл в дом под соломенной крышей, как в приёмном покое увидел Марию. Она сидела за узким столиком и что-то писала. Белый халат оттенял её смуглое лицо.

— К вам можно? — спросил старшина, ощущая, как гулко забилось сердце.

Мария вскинула голову, и на её лице вспыхнула улыбка.

— Василий Иванович! — воскликнула она и пошла ему навстречу. — Куда вы запропастились? Я грешным делом подумала, что вашу батарею куда-то перебросили. Ну, что скажете? — Она крепко пожала ему руку.

— Я же пушкарь, Мария, и всем нужен, не только пехоте, потому и забот у меня под завязку, — приветливо улыбнулся Шпак.

— Как же, артиллерия — бог войны! — усмехнулась медсестра. От усмешки у неё в ушах закачались золотые серёжки. — А вы как себя чувствуете?

— Почему «вы»? — нахмурил брови старшина. — Мы же давно с вами на «ты».

— Да-да, извини, — смутилась Мария. — Как твоя нога, не болит?

— Так, порой чуть-чуть ноет, особенно перед дождём. — А что пишет сын? В этом году он закончит учёбу? — Собирается приехать сюда лейтенантом.

— Ему двадцать два? — поинтересовалась Мария.

— Двадцать два, а мне сорок...

— Ещё не старик! — убеждённо промолвила медсестра. Её чёрные брови сдвинулись. — А твоя жена Зара всё там же, в Саратове? Ты говорил, что она собирается к тебе приехать.

— Пока не приехала, — грустно обронил старшина. — Да и вряд ли приедет.

— Что так?

— Куда ей на фронт? — усмехнулся Шпак. — У нас тут пока затишье, но вот-вот грянет огненная буря. Мне не до жены будет.

— Ну-ну... А с чем пришёл ко мне, Василий Иванович? — Она подняла брови, глядя ему в лицо.

Шпак сказал, что у него болит левая рука, так как под мышкой вскочил чирей.

— Сделай что-нибудь, а то минувшую ночь почти не спал.

— Я-то помогу, Вася, а чем отблагодаришь? — Она лукаво повела бровью.

— Спою тебе арию Ленского из оперы «Евгений Онегин». Я, когда был в училище, не раз исполнял её, мне аплодировали. Там у нас работал кружок художественной самодеятельности, и я часто пел.

— Ладно, давай поглядим твой фурункул. — Она взяла свою санитарную сумку. — Военврач ушёл в санбат, а у меня на сегодня только три раненых солдата, да и тех врач распорядился после обеда отправить в санбат, где более опытные медики.

— А что, раны у бойцов тяжёлые? — спросил Шпак.

— Все трое ранены в живот, а это худшее, что может быть. Я оказала им первую помощь, и они притихли, а прежде тяжко стонали.

Шпак разделся до пояса, гимнастёрку аккуратно сложил на стоявшем рядом стуле и поднял левую руку. Чирей вымахал большой. Медсестра слегка надавила на него пальцем. Старшина вскрикнул:

— Болит, дьявол!..

— Почему же ты, Василий Иванович, не пришёл ко мне, когда стало нарывать? — упрекнула его Мария.

— Я помазал его йодом и надеялся, что пройдёт, а он, чёрт, пошёл в гору.

— Ну что ж, будем резать...

Медсестра мигом обработала фурункул, смазала его какой-то мазью и наложила пластырь.

— Чирей не огневая рана от пули, так что не умрёшь, голубчик! — Она мягко тронула старшину за плечо и помогла надеть гимнастёрку. — Посиди тут с полчаса, боль утихнет, и тогда пойдёшь к своим пушкарям. Я тебя чайком угощу...

Мария наполнила два стакана, принесла конфеты, и они начали чаёвничать.

— Ты вот о песне заговорил. — Мария маленькими глотками отпивала душистый чай. — Ария Ленского хоть и хороша, но я люблю песни лирические, те, что берут за душу. Знаешь, кого я больше всех люблю?

— Клаву Шульженко?

— Не угадал! — воскликнула Мария. — Русланову — вот кого. Ох как люблю её песни! Слушала бы и слушала...

— А правда, что Лидия Русланова в детстве пела в церковном хоре?