Курская битва. Огненная дуга

— Ну что ж, у каждого своя дорога на войне, — вздохнул маршал. — Но я обещал вашей жене, что, как только вы прибудете в Москву, сразу же ей позвоните. Так что пока я выпью воды, переговорите с Юлией Петровной.

— Хорошо, товарищ маршал. — Рокоссовский поднял трубку городского телефона и набрал домашний номер.

— Юленька, здравствуй, милая, — волнуясь, произнёс в трубку Рокоссовский. — Только что прибыл в Москву и нахожусь у Александра Михайловича. Как освобожусь, приеду домой, а потом снова на фронт. Как Ада? Всё хорошо, я рад, Юленька. Пока, дорогая.

— Вот теперь можно и начинать работу, — улыбнулся маршал Василевский, глядя на Рокоссовского.

Говорил начальник Генштаба неторопливо, делая ударение на главном, говорил недолго, но Константин Константинович понимал его с полуслова, вопросов не задавал, хотя одна мысль неожиданно остро резанула по сердцу: «Успеть бы сделать всё так, как требует Ставка. Но удастся ли?..» Что и говорить, задача, поставленная перед Рокоссовским, была очень важной, и её решение потребует от него немалых усилий. Штаб и управление Донского фронта, переименованного в Центральный фронт, в срочном порядке перебрасывались в район Ельца. Новому, теперь уже Центральному фронту, чьи войска находились между Брянским и Воронежским фронтами, предстояло нанести удар по орловской группировке противника, имевшей в своём составе немалые силы, в том числе и танковые войска. Но Рокоссовского главным образом беспокоило то, что 21, 65 и 70-я общевойсковые, 2-я танковая и 16-я воздушная армии, переданные Центральному фронту, всё ещё находились в районе Сталинграда. А директива Ставки предписывала Центральному фронту с 15 февраля начать боевые действия. Начальник штаба фронта Малинин, толковый и мыслящий генерал, заявил Рокоссовскому:

— Вряд ли к этому времени удастся перебросить войска из-под Сталинграда.

Рокоссовский тяжко вздохнул.

— Михаил Сергеевич, это и меня тревожит. А что делать?

— Надо доложить об этом Верховному, — предложил генерал Малинин.

— Едва ли Сталин согласится с нами, — отрывисто бросил Рокоссовский, глядя на оперативную карту. — У него на счету каждый день.

— И всё же нужно поставить в известность Верховного.

— Да, пожалуй, ты прав.

Но к огорчению Рокоссовского, решение вопроса затягивалось. «Принять меры для ускорения переброски войск было поручено НКВД, — вспоминал Рокоссовский. — Сотрудники этого наркомата, рьяно приступившие к выполнению задания, перестарались и произвели на местах такой нажим на железнодорожную администрацию, что та вообще растерялась. И если до этого существовал какой-то график, то теперь от него и следа не осталось. В район сосредоточения стали прибывать перемешанные соединения. Материальная часть артиллерии выгружалась по назначению, а лошади и машины оставались ещё на месте. Были и такие случаи, когда техника выгружалась на одной станции, а войска на другой.

Эшелоны по нескольку дней застревали на станциях и разъездах. Из-за несвоевременной подачи вагонов 169 тыловых учреждений и частей так и оставались под Сталинградом. Снова пришлось обращаться в Ставку...» А тут ещё весь февраль бушевали лютые метели. Рокоссовский предпринимал неимоверные усилия, чтобы войска Центрального фронта начали боевые действия в срок, но не получилось. Оставалось одно — доложить Сталину о создавшейся ситуации, что Константин Константинович и сделал. После некоторых раздумий Верховный согласился с ним.

— Хорошо, товарищ Рокоссовский, мы перенесём сроки начала боевых действий вашему фронту на десять дней, до 25 февраля, — сказал Верховный. — Постарайтесь уложиться в этот срок.

Но и к этому сроку Рокоссовский не имел у себя всех войск. Могли наступать лишь 2-я танковая армия генерала Родина, часть войск 65-й армии генерала Батова, 2-й кавалерийский корпус генерала Крюкова и две лыжно-стрелковые бригады. Скрепя сердце Рокоссовский двинул на врага эти силы. Они сломили сопротивление 2-й танковой армии фашистов и к 6 марта 1943 года продвинулись на 25-60 километров. А кавалеристы генерала Крюкова углубились к Десне у Новгород-Волынского. Однако противник получил подкрепление из-под Ржева и Вязьмы и 12 марта нанёс удар по флангам войск генералов Крюкова и Родина. По приказу Рокоссовского они с боями стали отступать к Севску.

Кое-как удалось остановить продвижение врага. И тут пришёл приказ Ставки направить 21-ю армию в сторону Курска, чтобы не позднее 13 марта она выдвинулась южнее Курска, перехватила магистральное шоссе и начала ускоренное движение в сторону Обояни.

— Без этой армии продолжать наступление мы не сможем... — выругался генерал Рокоссовский.

Позже, связавшись с Генштабом, он узнал от генерала Антонова, что в начале марта немецкие войска атаковали левое крыло Воронежского фронта, и вскоре положение в этом районе осложнилось. 15 марта наши войска оставили Харьков, а через три дня Белгород.

Тогда-то и была брошена против врага 21-я армия. О сложившейся обстановке Рокоссовский доложил в Ставку.