Курский перевал

— Товарищ командующий, — взмолился Сенька, — хоть куда загоняйте, только не в пастухи! Круглов этот день и ночь молчит. Я же с ним и говорить разучусь окончательно.

— И правильно, — словно не слыша Сенькина голоса, согласился с Кечко Артем, — самое подходящее место для него в пастухах. Может, хоть лошади воздействуют на него. И Круглову с ним не скучно будет. А то он, бедолага, от тоски зачахнет и конца войны не дождется. Пиши приказ: «С завтрашнего утра Семена Антоновича Рябушкина изгнать из боевой команды разведчиков и перевести в заместители конюха Круглова. Приказ окончательный, обжалованию не подлежит». Подпись моя.

— Та що до завтра ждать? — возразил Кечко. — Шугнуть его сей момент на луговину, щоб и духу его тут не було!

— Нет, подождем до утра. Пусть котелки перемоет, вокруг шалаша подметет, на кухню сбегает. А пока, — свирепо взглянул на Сеньку Артем, — зыть к роднику! Воды студеной два котелка, и чтоб до краев, ни капельки не расплескать.

Нина, улыбаясь, слушала неизменно повторявшийся почти ежедневно шутливый разговор разведчиков, где всегда Артем Кленов выступал в роли грозного командира, Иван Кечко, вторя ему, изображал послушного, но неумолимо сурового заместителя, а Сеня Рябушкин был постоянным объектом их начальнических внушений и придирок. Первые дни это казалось Нине грубой шуткой и даже издевательством двух взрослых мужчин над молоденьким и безответным Сеней Рябушкиным. Но скоро Нина увидела и поняла совсем другое. Эго была та отдушина, которой пользовались трое разведчиков, чтобы позабыть хоть на какое-то время все трудности суровой партизанской жизни и дать выход кипевшей в их молодых душах неугомонной энергии.

Душой тройки был Артем. Умный, сметливый, окончивший три курса педагогического института, он, казалось, знал все на свете и мог выполнить любую работу. Особенно он был незаменим при выполнении трудных и опасных заданий в тылу врага. О подвигах Артема ходили в отряде целые легенды. Сам же он скрывал свое смущение внешней грубостью, ухарством, заметным подчеркиванием озорства.

Поэтому и не удивительно, что, попав в отряд, худенький, еще совсем подросток, любознательный до назойливости и влюбчивый, как большинство впечатлительных подростков, Сеня Рябушкин сразу же прирос к Артему, ловя каждое его слово и стараясь во всем подражать ему. Он почти без слов угадывал каждое желание Артема и не только покорно, но даже с радостью выносил все его подчас обидные шутки, и каждое его приказание выполнял с неуемным жаром своего восторженного характера. Артем же, подшучивая и часто всерьез распекая Сеню, всячески оберегал и жалел его.

Иван Кечко был полной противоположностью и Артему и Сене. Молчаливый, сосредоточенный, с мягким взглядом спокойных серых глаз, он часами мог не разговаривать, о чем-то напряженно думая.

По рассказам Сени Нина знала, что Кечко в отряд пришел из сожженного фашистами села под Сумами, где погибли все его родные и близкие. Во всех делах Кечко был спокоен, нетороплив и даже равнодушен. Только в короткие моменты подтрунивания над Сеней он веселел, присоединяясь к Артему.

В эти моменты Кечко удивительно напоминал Нине Петра Лужко — друга Сергея. И всякий раз, вспомнив Лужко, Нина неизменно переходила к думам о Сергее Поветкине. И, сама не зная почему, она твердо верила, что Сергей жив, с каждым днем все ощутимее и острее чувствовала Сергея где-то совсем недалеко. По совету Васильцова она сразу же написала в Министерство обороны, прося сообщить о судьбе Поветкина, но борьба с карателями надолго затянула отправку писем. Да и после, когда в брянских лесах установилось затишье, прилетавшие с Большой земли транспортные самолеты кружили над партизанскими базами, сбрасывали на парашютах грузы и, не приземляясь, улетали обратно. Нина терпеливо ждала, думала о Сергее. Разведчики, видимо, догадывались о ее мыслях и никогда не заводили разговора о письмах. Только в этот день негласный уговор безжалостно нарушил Сеня Рябушкин.

— Ура-а-а! — кричал он, возвращаясь с котелками свежей воды. — Давай, Артем, лезгинку или хоть цыганочку на крайность.

— Это что еще за панибратство такое? — строго прицыкнул на паренька Артем. — Придется и в самом деле не ждать утра, а сейчас же шугануть тебя к лошадям Круглова.

— Попробуй только! — грозно подбоченясь, без всякой почтительности выпалил Сенька. — Ты теперь в моих руках, и я что хочу, то и творю.

— Бачилы? — кивнул головой в сторону Сеньки Кечко. — Видать, парень-то с гаек свихнулся.

Сенька дерзко взглянул на него, потом уступчиво сказал:

— На вот, Артем. Почта была. Два письма тебе. И я тоже получил, — пряча глаза, совсем тихо добавил он и сел на землю.

Нина видела, как дрогнуло, розовея, лицо Артема и пальцы нетерпеливо заскользили по конверту.

Кечко, не меняя положения, безразлично смотрел на Сеньку и только ниже пряди волнистого чуба на виске его учащенно билась синяя жилка.