Куртизанка Сонника

Отец, бывший в Греции другом, в Риме являлся тираном. В латинском городе было одно только полноправное существо – отец семейства; жена, сыновья, клиенты – все стояли наравне с рабами. Боги слушали только его одного; он был в своем деле жрецом и судьей: мог убить жену, продавать сыновей, и его власть над семьей не прекращалась с годами. Консул-победитель, всемогущий сенатор дрожали в присутствии своих отцов. И в этой более мрачной и деспотической организации, чем даже спартанская, Актеон угадывал скрытую тайную силу, которая со временем вырвется из тисков и охватит весь мир пожаром. Грек ненавидел этот суровый народ, но удивлялся ему.

Его некультурность, воинственный и суровый дух, ясно обнаруживались на Форуме. На вершине священного холма Капитолий представлял собой настоящую крепость, с обнаженными, мрачными стенами без всяких украшений, заставлявших блестеть вечной улыбкой цитадель Афин. Храм Юпитера Капитолийского едва превышал стены своим низким куполом и рядом некрасивых массивных, как будто быки моста, колонн. Внизу, на Форуме, все было также некрасиво и мрачно. Здания были низки и крепки, они казались скорее постройками, возведенными в целях войны, чем храмами богов и общественными зданиями. С Форума начинались большие римские дороги – единственная роскошь, которую решался позволить себе Рим, но и то только потому, что они представляли удобство для передвижения легионов и сбыта земледельческих продуктов. От Форума прямой линией начиналась Аппиева дорога, вся вымощенная голубыми плитами, с двумя рядами столбов, начинавшимися у города и тянувшимися по полям в направлении Капуи. В противоположную сторону направлялась дорога Фламиния, вдоль берега, до самых цизальпинских земель. Среди необозримых полей выделялись извилистыми красными полосами первые водопроводы, построенные под наблюдением Аппия Клавдия и снабжавшие город свежей водой из гор, ослабляя таким образом вредное влияние Понтийских болот.

Но кроме этих примитивных построек сам обширный, гигантский город, способный выставить до ста пятидесяти тысяч сражающихся, представлял жалкий, некультурный вид, напоминая собой те местечки, которые Актеон встречал во время своего путешествия по Кельтиберии.

Не было двухэтажных домов. Большинство представляло собой хижины со стенами из нетесаного камня или глиняных кирпичей, с коническими крышами из досок или древесных стволов. После того как галлы сожгли Рим, город был перестроен за один год. Дома ютились местами до такой степени тесно, что даже одному человеку было трудно пробираться между ними; в других же местах они стояли вразброс, как загородные дачи, окруженные небольшими полями в пределах города. Улиц не существовало: были только извилистые продолжения дорог, ведших в Рим, – артерии движения, образовавшиеся случайно, переплетавшиеся, следуя капризным изгибам построек, и часто оканчивавшиеся большими пустырями, куда сваливались отбросы и где ночью собирались вороны, клевавшие собачью и ослиную падаль.

Бедность и грубость этого города земледельцев, ростовщиков и солдат отражалась и на внешности его жителей. Высокомерные матроны пряли шерсть и коноплю у дверей своих домов, одетые только в тунику из грубой ткани, сдерживаемую на груди бронзовыми застежками, и с такими же серьгами в ушах. Первые серебряные монеты появились после войны с самнитами; грубый тяжелый медный ас был ходячей монетой, а богатые греческие украшения, привезенные легионерами с Сицилийской войны, считались чуть ли не священными в домах богатых патрициев, и на них смотрели как на амулеты, способные нарушить добродетель суровых римских обычаев. Сенаторы, владевшие большими территориями и сотнями рабов, проходили по Форуму с гражданской важностью в своих заплатанных тогах. Во всем Риме существовала одна только серебряная столовая посуда, собственность республики, переходившая из одного дома патриция в дом другого, когда прибывал греческий или сицилийский посол или какой-нибудь богатый карфагенский купец, привыкший к азиатской утонченности, и приходилось устраивать пиры в их честь.

Актеон, привыкший к философии спора афинской Агоры, к разговорам о поэзии или тайнах души, непременно завязывавшихся, как только сходились два ничем не занятых грека, бродя по Форуму, прислушивался к разговорам на грубом, негибком латинском языке, неприятно поражавшим слух афинянина. В иной группе разговор шел о состоянии стад и ценах на шерсть; в другой – договаривались о продаже быка в присутствии пяти совершеннолетних граждан, служивших свидетелями. Покупатель, положив на одну чашу весов бронзу – цену покупки и тронув рукой быка, сказал торжественно, как бы произнося проповедь:

– Он мой, по гражданским законам: я заплатил за него этим хорошо взвешенным металлом.

Дальше – легионер с исхудалым лицом заключал залог у старейшины города, предлагая ему в залог шлем и сапоги и произнося законную для таких случаев формулу.

– Dаri spondes? (Обещаешь дать?) – спрашивал солдат.

– Spondeo (Обещаю), – подтвердил кредитор.