Куртизанка Сонника

Подъехали еще новые эскадроны, как будто прибытие корабля вызвало тревогу в лагере и заставило подняться все войско. Между группами всадников бежали со всех ног дикие кельтиберийцы, балеарские пращники, воины различных племен, составляющих осадную армию.

Рискуя утонуть, Ганнибал принуждал лошадь войти в воду канала, чтобы его лучше было слышно с корабля.

Повелительным жестом он приказал триреме остановиться, чтобы весла сейчас же легли вдоль бортов.

– Кто вы? Что вам надо? – спросил Ганнибал.

Актеон служил переводчиком между римскими послами и вождем.

– Это римские послы, приехавшие к тебе от имени республики.

– И кто ты, говорящий со мной? Твой голос мне знаком.

Он пристально стал вглядываться в говорившего, держа руку над глазами, и наконец узнал грека.

– Это ты, Актеон?… Опять ты, беспокойный афинянин! Я думал, что ты в городе, а ты получил разрешение уйти оттуда, чтобы привезти ко мне этих людей? Скажи им, что теперь уже поздно. О чем теперь разговаривать? Вождь, осаждающий крепость, принимает послов только тогда, когда войдет в нее.

Грек повторил римлянам слова Ганнибала и перевел их ответы.

– Слушай, африканец, – сказал Актеон Ганнибалу, – римские послы напоминают тебе о дружеских отношениях с Сагунтом. Во имя сената и римского народа они убеждают тебя снять осаду и пощадить город.

– Скажи им, что сагунтинцы меня оскорбили и первые объявили войну, пожертвовав моими друзьями, и отказались пощадить моих союзников, турдетанцев.

– Это неправда, Ганнибал.

– Грек, повтори римлянам, что я сказал тебе.

– Послы желают сойти на сушу. Они желают говорить с тобой от имени Рима.

– Лишнее. Они не заставят меня отказаться от моего намерения. Кроме того, осада продолжается долго, войска возбуждены, и ненадежное место для римских послов – мой лагерь, где есть совершенно дикие люди из различных стран, повинующиеся только в моем присутствии. Ведь несколько часов тому назад опять произошла битва, и они еще не успокоились.

Говоря это, он повернул голову в сторону солдат, и они, приняв это движение за приказание или угадав по глазам вождя его тайное желание, начали волноваться, подъезжая к самому каналу, как бы намереваясь устремиться на корабль. Всадники потрясали копьями, еще окрашенными кровью недавней битвы, поднимая щиты, к которым наиболее дикие африканцы прикрепили в виде трофеев волосы нескольких сагунтинцев, павших при последней вылазке. Балеарцы показывали зубы, глупо улыбаясь, и, вытащив из мешков глиняные шары, начали пускать их в римское судно.

– Видишь? – спросил Ганнибал, очевидно довольный. – Мне невозможно принять в своем лагере послов. Теперь поздно рассуждать: Сагунту остается только понести наказание за его вину.

Римляне, не обращая внимания на вражеские снаряды, стояли закутавшись в свои тоги, опершись о борт триремы, как бы бросая вызов дерзости дикарей.

Старики побледнели от негодования при таком презрительном приеме.

– Африканец! – крикнул один из послов по-латински, не отдавая себе отчета, что Ганнибал не понимает его. – Если ты отказываешься принять у себя римских послов, мы отправимся в Карфаген требовать твоей выдачи, как нарушителя договоров Газдрубала. Рим накажет тебя, когда ты будешь нашим пленником.

– Что он говорит?… Что говорит? – взревел Ганнибал, не понимая слов, но чувствуя в них угрозу.

Когда Актеон перевел ему речь сенатора, он презрительно расхохотался:

– Отправляйся туда, римлянин, отправляйся. Богачи там меня ненавидят и с удовольствием приняли бы ваше предложение выдать меня врагам; но народ меня любит, и не найдется в Карфагене такого человека, который взялся бы прийти в мой лагерь, чтобы захватить меня.

Стрелы падали дождем вокруг корабля, несколько глиняных шаров ударилось о его борт, и римский кормчий приказал отъехать. Весла пришли в движение, трирема начала медленно поворачивать, чтобы покинуть канал.

– Мы, стало быть, едем в Карфаген? – спросил грек.

– Да, в Карфагене послов выслушивают внимательнее, – ответил один из послов. – После случившегося тамошний сенат или выдаст нам Ганнибала, или Рим объявит войну Карфагену.

– Ну и отправляйтесь себе туда, римляне. Мой долг быть здесь.

И прежде чем двое сенаторов и посланники Сагунта, лично смотревшие на происходившее, успели опомниться, афинянин поставил ногу на борт триремы и бросился в воду при самом входе в канал. Он несколько раз нырнул в глубокой воде и поплыл вдоль берега, куда бросились и пешие, и конные воины, чтобы захватить его в плен.

Прежде чем Актеон успел поставить ногу на твердую землю, он увидел себя окруженным пращниками, вошедшими в воду по пояс, чтобы овладеть его платьем, не делясь с товарищами. В одну минуту у него отняли его кельтиберийский меч, кошель, висевший на поясе, и золотую цепочку, которую он носил на груди, как воспоминание о Соннике. Варвары собирались уже снять с него и дорожное платье, оставив совсем голым, и начинали угощать его пинками, как подъехал Ганнибал и узнал его.