Куртизанка Сонника

Стена, построенная под его руководством в одну ночь, чтобы задержать вторжение, оказалась разрушенной. Он увидел над ней шлемы нескольких защитников. Теперь нападения осаждающих направлялись на возвышенные места города. Та сторона его, где происходили первые битвы, была почти оставлена.

Часовые на стене узнали Актеона и встретили его восклицаниями удивления и радости. Ему бросили веревку, чтобы помочь взобраться на стену, где он мог бы войти через брешь наверху. Все в напряженном ожидании столпились вокруг грека. Ему же казалось, что его окружила толпа привидений. Их доспехи как бы готовы были свалиться с исхудавших тел, из-под забрал смотрели осунувшиеся, печальные, высохшие лица, а костлявые руки, покрытые загрубелой кожей, с трудом держали оружие. Глаза горели странным, тусклым огнем.

Актеон уклонялся от прямых ответов на сыпавшиеся вопросы. Он говорил, что должен предварительно отдать отчет о своем посольстве сенаторам, просил немного потерпеть: еще до наступления ночи все станет всем известно. И, исполненный сострадания к этим героям, он трусливо солгал, уверяя, что Рим не забудет Сагунта и что он приехал вестником о приближающихся легионах, посланных союзниками.

Из ближайших домов, из переулков, соседних со стеной, выходили мужчины и женщины, привлеченные известием о прибытии грека. Его окружили, расспрашивали, каждый желал первым получить известие, чтобы распространить его по городу, и Актеон, все уклоняясь от ответа, с ужасом смотрел на эти исхудалые, ввалившиеся щеки, покрытые землистой кожей, из которой выдавались заострившиеся кости черепа, на глаза, глубоко ушедшие в черные впадины и горевшие неестественным огнем, как потухающие звезды, отражающиеся в глубине колодца, на руки, трепетавшие при резких движениях, как камыш.

Актеон двинулся, сопровождаемый толпой. Впереди него бежали странные дети, совершенно голые, с кожей, которая, казалось, готова была треснуть на обозначившихся ребрах, с неимоверно большой головой на исхудалых шеях. Они шли шатаясь на ногах, тонких, как нити, и как бы неспособных выдержать тяжесть тела. Многие в изнеможении опускались на землю.

В одном углу Актеон увидел брошенный труп с лицом покрытым какими-то мухами, сверкавшими на солнце металлическим оттенком. Подальше, на перекрестке, несколько женщин собралось около обнаженного юноши, у ног которого лежал брошенный лук. Грек увидел с ужасом его втянувшийся живот, ввалившийся, как свернутый кусок кожи между бедрами, казалось, готовыми выскочить из тела. Это была мумия, у которой искра жизни сохранилась только в глазах и запекшихся губах, судорожно открывавшихся, как бы стараясь поймать воздух.

На пути новые люди не присоединялись к шествию. Во многих домах, несмотря на шум проходившей толпы, двери не отворялись, и Актеон сравнивал это запустение с тем оживлением, которое господствовало на улице в первые дни осады. Дохлые собаки, валявшиеся на дороге и такие же исхудалые, как люди, заражали воздух. На перекрестках виднелись скелеты лошадей и мулов, гладкие, побелевшие, без клочка гниющего мяса, к которому могли бы присосаться отвратительные насекомые, жужжавшие в этом городе смерти.

Грек, со своей наблюдательностью, обратил внимание на вооружение солдат и заметил, что все кожаные части его исчезли. На щитах обнажились остовы из камыша или воловьих жил, которые прежде скрывались под кожаной обшивкой. В одном углу он увидел двух стариков, дравшихся за черный засохший лоскут кожи – подошвы, разваренной в кипятке… Много домов в несколько этажей было разрушено и из их камней выстроены новые стены, не допускавшие врага в центр города.

Ужасный, жестокий голод заставил пользоваться всем. Самые отталкивающие вещи поглощались. Казалось, что осаждающие уже ворвались в город, уничтожая все, оставляя только здания, чтобы они свидетельствовали об их алчности. Голод и смерть царили в городе.

Близ Форума женщина, пробившись через толпу, бросилась на шею Актеону, нежно обнимая его. То была Сонника. И на ее лице лишения провели глубокие морщины. Она не имела такого ужасного вида, как толпа, но похудела, побледнела, нос заострился, щеки казались прозрачными, а руки, которыми она сжимала своего возлюбленного, исхудали и были лихорадочно горячи. Темные круги легли вокруг глаз, а ее богатая туника висела бесчисленными складками на теле, казавшемся от худобы выше прежнего.

– Актеон… любовь моя! Я уж не думала, что увижу тебя! Спасибо, спасибо, что вернулся!

Она обхватила его шею одной рукой и пошла рядом с ним. Толпа смотрела на Соннику с почтением: она одна посвящала себя несчастным, раздавая ежедневно последние запасы из своих складов.