Куртизанка Сонника. Меч Ганнибала. Три войны

— Живым в руки римлян я, конечно, не дамся; в этом вы, разумеется, не сомневаетесь. Я с давних пор ношу при себе пузырек с ядом. Урамильк наполни вином мой кубок. Ты, Элули, последний из тех, кто пятьдесят четыре года назад, когда я был еще ребенком, вместе с моим отцом покинули Карфаген. Возьми мой меч, освященный в храме Мель-карта, отнеси его в Карфаген и вручи кому-нибудь из нашего рода,— пусть, они честно носят его, как я носил. Прощай, мой друг!

Урамильк, рыдая как ребенок, упал на колени.

— Живи, господин, живи!

— Разве ты хочешь,— спокойно возразил Ганнибал,— чтобы я в цепях шел за триумфальной колесницей римлянина?

— Нет, нет, господин, лучше смерть! Но и я умру с тобой!

— Вот пузырек с ядом: одной четверти его достаточно. Ну, виночерпий, в последний раз исполни свою обязанность! Так!.. Подай сюда кубок!.. Благодарю!..

— И я хотел бы умереть с тобой,— дрогнувшим голосом заметил Элули,— но я должен жить, чтобы поведать обо всем. Слышишь! Они стучат в ворота!

— Вся жизнь лишь подготовка к последней минуте,— спокойно и задумчиво сказал Ганнибал.—

Горе тому, кто в смертный час не сможет сказать, что исполнил свой долг!

Элули и Урамильк благоговейно склонили колени перед благородным вождем. Он высоко поднял свой кубок и воскликнул:

— О, боги, призываю ваше благословение на Карфаген! Возвеличьте, украсьте мой дорогой город всем, что есть лучшего в мире, всем, что вы можете даровать человеку! Пошлите ему свободу и счастье! Проклятие Риму, проклятие умирающего ему, разрушителю, преступающему клятвы верности!..

В несколько глотков он осушил кубок и снова заговорил:

— Так! Дайте мне руки! Вы остались мне верны до смерти... Она идет... идет... боги, благословите Карфаген!..

Судорога пробежала по его телу, и геройский дух покинул его.

Внизу римляне кричали, стучали и ломились во входную дверь... Урамильк вторично наполнил кубок, вылил в него весь остальной яд, выпил, встал на колени перед своим господином и положил голову на его руку,— еще минута, он громко вскрикнул и скончался.

Входная дверь с треском подалась под ударами, и все стихло. Начальник римлян поднялся наверх, чтобы взять грозного врага. Он отбросил занавес, за ним теснились воины, блестели мечи и копья. В великолепном вооружении, словно триумфатор, вошел Фламиний... но на кресле сидел мертвый Ганнибал, а у его ног лежал другой, тоже объятый вечным сном; за креслом стоял, опершись обеими руками на спинку, семидесятишестилетний старец. Прошла минута глубокого молчания, и Элули заговорил торжественным голосом:

— Склонись, ты в чертоге смерти. Вы ищете Ганнибала? Его нет,— здесь только его тело. Возьмите его, как добычу, покажите римлянам, удовольствуйтесь одеждой,— герой был не для вас!..

Когда в Рим пришло известие о смерти человека, перед которым он так часто дрожал, народ возликовал и торжественно отпраздновал этот день. Но ни до, ни после Ганнибала ни один из полководцев не мог при подобных условиях столько совершить, и никто не может искреннее и глубже любить родину, чем Ганнибал. Вся его жизнь была бескорыстная жертва на алтарь отечества; потому-то слава о нем, как яркая звезда, сияет во все времена, и на скрижалях истории в ореоле величия начертано имя его — Ганнибал.

ГЛАВА XII. ЗАНАВЕС ПАДАЕТ

Элули принес Карфагену прощальный привет Ганнибала и его драгоценный меч. Город оплакал смерть своего вождя, справил по нем торжественную тризну, и меч был повешен в храме Мелькарта.

Через несколько недель и Элули ушел на вечный покой: звезда, которой он благоговейно поклонялся, закатилась, что же ему оставалось делать здесь, на земле?

Скоро пришла новая беда. Царь нумидийский, Масинисса, нападал на земли Карфагена, зная, что римляне возьмут его сторону; наконец терпение пунов истощилось, они отбросили его назад и послали в Рим сообщение, что они отнюдь не желают нарушать мир, напротив, твердо решили соблюдать его. Сенат потребовал триста юношей в качестве заложников. Когда же заложники были доставлены, к берегам Африки двинулся большой флот (149 г. до Р. X.) и потребовал выдачи оружия и боевых орудий; а когда пуны, опасаясь за жизнь заложников, исполнили это требование, консулы объявили, что Карфаген будет разрушен до основания.

Пуны были возмущены, негодовали и решили умереть с оружием в руках.

Город подвергся нападению с моря и с суши; жители защищались с беспримерным мужеством. Рубили деревья, вырубали балки, чтобы доставить материал для боевых орудий и для судов; всякий металл шел на выделку мечей и копий; жители отдавали свою серебряную утварь для выделки наконечников для стрел; на площадях и в храмах с утра до вечера и ночью, при свете факелов, стучали молотки, визжали пилы, раздавался стук кузнечных молотов; мужчины, женщины и дети,— все принимали посильное участие в работе... Стены укреплялись, бреши засыпались, корабли закладывались, панцири, щиты, мечи и метательные копья имелись всегда в запасе; тысячи хорошо вооруженных воинов защищали город, производили вылазки, мешали работам осаждавших и поджигали неприятельские корабли.