Курзал

Или еще — раньше непременно бы возмутилась: что за мужик? Никогда с собой десятки лишней нет, да еще после работы — с сумкой по магазинам, все-таки не мальчик, ведущий конструктор. Теперь — наоборот, умиляется. Все так, но при чем же здесь любовь? Просто хорошее человеческое отношение, и на душе оттого тепло, что отношение это бескорыстное, чистое, ничего Тамаре от Волкова не нужно.

Но однажды ей приснился сон. Будто они с Антоном Егоровичем одни в какой-то незнакомой тесной комнате, и вдруг он подходит к ней близко-близко… И так у нее заколотилось сердце, что весь сон моментально слетел, а она нарочно лежала, не открывала глаз, хотела увидеть, что будет дальше. И увидела…

На следующий день, во вторник, Антон Егорович объявил, что со среды и до конца недели его не будет.

— Так что, если есть у кого-нибудь вопросы, давайте сейчас.

А Тамара и так после давешнего сна сама не своя, а тут и вообще все внутри застыло; это же получается, что с субботой и воскресеньем пять дней! Надо думать про выталкиватель к прессу, чертеж которого обещала завтра кончить, а в голове звон, да еще руки обмякли, карандаша не заточить, грифель ломается.

— Кто же мне выталкиватель подпишет? — хмуро спросила Тамара, не поднимая головы от листа.

— Сама и подпишешь. Первый раз, что ли? — всунулась Людка.

— Не собираюсь, — отрезала Тамара. — У нас ведущий есть, права не имею.

— Сегодня к концу дня никак? — Антон Егорович встал и подошел к Тамариной доске. — Да-а… Тут работенки еще…

— Я… доделаю сегодня. Без обеда. В крайнем случае, задержусь, — хрипло сказала Тамара, чувствуя, что вот он, совсем рядом.

— А я вас подожду и подпишу лист, — сразу откликнулся он. — Хорошо?

В пять пятнадцать зал мгновенно опустел. Раньше Тамара Ивановна, и сама обычно торопясь, не замечала, как быстро это происходит. А сейчас подумала: будто на пляже, когда вдруг хлынет дождь — вмиг похватали вещи — и никого. Только ветер пронесся. Тихо.

Сидя спиной к пустому залу, она всем телом ощущала густую горячую тишину, в которой они были одни с Антоном Егоровичем. Вдруг захотелось пить, но она не двинулась, чертила, то и дело облизывая сохнущие губы и стараясь не смотреть в ту сторону, где он.

Неожиданно Тамара заметила, что неверно выбрала посадку. Само по себе ничего страшного, исправить — одна секунда, но ведь таких ошибок она не делала лет уже, наверное, пятнадцать. Тамара вгляделась в чертеж и нашла еще ошибку. А багровая тишина давила на барабанные перепонки, жгла затылок и шею, что-то делала с сердцем. Линии на чертеже бессмысленно тянулись, пересекались, образуя непонятные фигуры. Тамара Ивановна покосилась на Волкова. Сидит неподвижно над пустым столом, смотрит в окно.

Она встала, громко отодвинула стул. Антон Егорович тотчас повернулся, в спокойных глазах его был вопрос.

— Пойду… домой, — сказала Тамара, откашлявшись, — что-то неважно… неважно чувствую. Извините.

— Ну вот! Вы больны, а я вас тут эксплуатирую, как последний… — Волков поднялся тоже. — Конечно, идите. Мир не рухнет, даже если мы сдадим этот выталкиватель через неделю.

— Нет, зачем? — испуганно возразила Тамара. — Я завтра же…

— Ну, смотрите. А я попытаюсь забежать. Часам к пяти, годится? И подпишу.

Он протянул ей руку. Впервые за все время. Ладонь была твердой и теплой.

По лестнице Тамара бежала через ступеньку, будто сзади огонь. Только на улице пришла в себя.

Тонкие прозрачные снежинки неподвижно стояли в морозном воздухе, газон побелел, и от этого вечер казался светлым… Что он сказал? Завтра к пяти? Работы еще много, но и времени полно, можно не спешить, сделать все, как следует.

Юрика дома не оказалось, но поел, молодец. На плите горячая кастрюля с супом. Разогревать еду для себя Тамара не стала, съела несколько ложек прямо из кастрюли, видел бы Юрка, — воспитательница!

В комнате порядочный хлев. Пыль не вытерта, а на серванте горой нечитаные газеты. А ведь раньше каждый день просматривала и «Ленинградскую правду», и «Комсомолку»— выписала специально для Юры, некоторые заметки вместе читали, вслух. Теперь, видите ли, некогда, не до того — копятся, пока Юрик не сдаст в макулатуру. Надо хотя бы сложить аккуратно, вынести в переднюю.

Тамара вдруг почувствовала в себе такую энергию, что могла бы, не присев, вымыть полы во всей квартире, перестирать белье, по-новому расставить мебель. Двигаясь по комнате, кинула взгляд в зеркало — все в ажуре, смотрите, завидуйте!.. А неплохо бы сейчас пойти куда-нибудь в гости. Только куда? По делу, так надо бы к Раисе, не красоваться, а навестить человека. Людка и та целых три раза была. Вчера в КБ заходила Раисина невестка, принесла больничный лист. Положение, говорит, критическое. Речь не восстанавливается, остальное тоже. И врачи дают понять: может так и остаться.

— Ну… и как же? — спросила Тамара.

Татьяна всхлипнула:

— Вадик сказал, если так будет, сдадим в дом хроников. А я считаю — это зверство. Родную мать… Пусть бы хоть кто-нибудь от коллектива зашел, пристыдили его. Главное, она же такой человек…

— Какой? — не выдержала Людка.