Кутузов. Книга 2. Сей идол северных дружин

Барклай, страдая от изнурявшей его лихорадки, медленно говорил:

– Главная цель заключается в защите не Москвы, а всего Отечества, для чего прежде всего надобно сохранить армию. Позиция невыгодна, и армия подвергнется несомненной опасности быть разбитой…

Он глубоко в себе таил обиду за несправедливое отношение к нему в войсках во всю пору вынужденного отступления. Правда, мужество и отвага Барклая, проявленные им в Бородинской битве, на виду солдат, переменили общее мнение. После сражения войска встречали его криками «ура». Но душевная боль не проходила, а лишь затаилась…

– Оставлять столицу тяжело, – продолжал военный министр, – но, если мужество не будет потеряно и операции будут вестись деятельно, овладение Москвой приготовит гибель Наполеону…

Все выступление Барклая было направлено против Беннигсена; присутствующие ожидали, что начальник Главного штаба в ответ станет оправдываться и защищать избранную им позицию. Однако хитрый интриган ловко уклонился от предложенного на совете выбора.

– Хорошо ли сообразили те последствия, которые повлечет за собой оставление Москвы, самого обширного города в империи?! И какие потери понесет казна и множество частных лиц?! – воскликнул Беннигсен с наигранным пафосом. – Подумали ли, что будут говорить крестьяне и общество, весь народ? И какое может иметь влияние мнение их на способы продолжения войны? Подумали ли об опасности провести через город войска с артиллерией в такое короткое время, когда неприятель преследует нас по пятам? Наконец, о стыде оставить врагу столицу без выстрела? Я спрашиваю, будет ли верить после этого Россия, что мы выиграли Бородинское сражение, как это было обнародовано, если последствием его станет оставление Москвы?.. Какое впечатление произведет это на иностранные дворы и вообще в чужих краях? Не должно ли наше отступление иметь предел? Я не вижу поводов предполагать, что мы будем непременно разбиты… Я думаю, что мы остались такими же русскими, которые дрались с примерной храбростью!..

К удивлению присутствующих, Беннигсен неожиданно предложил новый наступательный план действий – ночью перевести войска с правого крыла на левое и ударить в центр Наполеона.

Барклай резко возразил:

– Надлежало ранее помышлять о наступательном движении и сообразно тому расположить армию. Но то было еще время поутру, при первом моем объяснении с генералом Беннигсеном о невыгодах позиции. Теперь уже поздно. Ночью нельзя передвигать войска по непроходимым рвам. Неприятель может внезапно атаковать нас. Армия потеряла большое число генералов и штаб-офицеров. Многими полками командуют капитаны, а бригадами – неопытные штаб-офицеры. Армия наша, по сродной ей храбрости, способная сражаться на позиции и отразить нападение. Но она не в состоянии исполнить сложное движение в виду неприятеля. Я предлагаю отступить к Владимиру и Нижнему Новгороду…

Кутузов с видимым удовольствием выслушал реплику Барклая, добавив, что, со своей стороны, никак не может одобрить план Беннигсена.

– Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны. И военная история знает много подобных примеров, – самым наивным тоном сказал он и словно задумался, подыскивая пример. – Да вот хотя бы сражение при Фридлянде[23], которое граф хорошо помнит. Оно было не вполне удачно, как я думаю, только оттого, что войска наши перестраивались слишком близко от противника…

Едкая ирония достигла цели: Беннигсен, главный виновник фридляндского поражения, поневоле умерил пыл. Генералы кратко высказали свое мнение. Храбрый Дохтуров, маленький, круглый, резко заявил, что он, безусловно, против сдачи Москвы неприятелю. Граф Остерман-Толстой отверг предложение Беннигсена и, впившись в него своими блестящими темными глазами, спросил:

– Можете ли вы в случае сражения поручиться за нашу победу?

Начальник Главного штаба, рассердившись, грубо ответил:

– Подобных требований нельзя предъявить одному человеку. Победа может зависеть лишь от храбрости наших солдат и умения наших генералов…

Совещание подходило к концу, когда приехал Раевский, занятый расположением войск. По приказанию Кутузова начальник штаба 1-й армии Ермолов объяснил ему суть разномыслии. Раевский, наклонив черную курчавую голову, сказал:

– Если позиция отнимет у нас возможность пользоваться всеми нашими силами и если уж решено дать сражение, то выгоднее идти навстречу неприятелю, чем ожидать его. Однако для подобного мероприятия мы не готовы. И потому можем только на малое время замедлить вторжение Бонапарта в Москву. Россия не в Москве, она среди ее сынов. Следовательно, более всего должно беречь войска. Мое мнение: оставить Москву без сражения. Но я говорю как солдат, Михаилу Илларионовичу предоставлено судить, какое влияние в политическом отношении произведет известие о взятии французами Москвы…

Последним высказался Ермолов. Как генерал с небольшим военным опытом, он не смел дать согласия на оставление столицы и предложил атаковать неприятеля.

Кутузов недовольно заметил:

– Такие мнения может предлагать лишь тот, на ком не лежит ответственность.