Кутузов

Кутузов уже подъехал к решетчатым дверям, когда перед ним вырос второй черный евнух, — видимо, какой-то старший: у него на голове вместо тюрбана торчала шапка, похожая на бутыль.

— Кто едет? — свирепо вращая белками, закричал евнух, загораживая собою дверь.

— Посол императрицы Российской, принесшей оттоманам мир! — невозмутимо ответил Кутузов.

Бин-баши, которому, вероятно, было приказано вообще ни в чем не перечить послу и который видел, с какими почестями встречал русского генерала сам султан, закричал что-то.

Евнух продолжал стоять на месте.

— Если ты въедешь в сад, солнце падишаха перестанет освещать мою голову! — в отчаянии завопил он, видя, что Кутузов не намерен отступать.

— Что он говорит? — обернулся к Пизани Михаил Илларионович.

— Султан казнит его, если мы въедем в сад!

— Скажи ему: не казнит, а наградит. Он впускает в сад посла монархини, перед которой ничто не вянет, а все цветет!

Кутузов вынул из кармана горсть рублей и щедро сыпнул их на землю.

Евнух кинулся собирать рублевики. Кутузов, Резвой и Пизани въехали через широкую калитку в этот запретный сад.

Бин-баши не посмел следовать за ними.

Они ехали по прекрасной аллее из кипарисов.

Сад был великолепен, но Кутузова он не интересовал: Михаил Илларионович смотрел, где же гуляют султанские жены, одалиски.

Он в нетерпении пришпорил коня.

Впереди на широкой лужайке серебрился большой фонтан, обсаженный розами и миртом. У фонтана сидели и стояли женщины.

Услышав топот коней, женщины не испугались, не стали убегать, а с любопытством, во все глаза, смотрели на скачущих к ним всадников.

Одалиски не успели или не очень старались закрыть ясмаком лица.

Тут были худенькие и полные, голубоглазые и черноокие, с волосами светлыми, как лен, и черными, как смола.

Одна из одалисок в желтом платье — любимый цвет турчанок — сидела в центре группы. Толстые черные косы падали на ее высокую грудь. Как гранат, горели губы.

По ее манере держаться, по тому, как к ней жались остальные, можно было предположить, что эта — первая, любимейшая из всех.

— Николай Антонович! — крикнул Кутузов. — Скажите им — пусть не боятся!

Но одалиски и не думали бояться. Не было глаз, которые бы не улыбались кокетливо или лукаво, глядя на незнакомых "франков".

И видимо, никого из женщин не оскорбило это неожиданное, незаконное, дерзкое вторжение.

— Скажите им, что они прелестны, как розы, как гурии пророка! — обратился к Пизани Михаил Илларионович, подъехав к фонтану. — И что императрица Екатерина Вторая, которая царствует в России, прислала подарки им, самым прелестным девушкам земли. Не жалейте слов. Разукрасьте по-восточному: еще не родилась женщина, которая не любила бы комплиментов!

Пизани говорил. Одалиски улыбались, перешептывались между собою: в их монотонную, скучную жизнь ворвалось что-то необычайное, сказочное.

— А вы, Павел Андреевич, дарите. Получше дайте вон той полной красавице. Да не робейте вы, как красная девица! — сказал он Резвому, который слез с коня и несмело шел, под пристальным взглядом нескольких десятков женских глаз, к фонтану.

Резвой вынул из мешочка кольцо с бриллиантами и протянул его одалиске в желтом.

Она, не колеблясь, взяла колечко и вспыхнула от удовольствия.

— Приложите руки к груди. Кланяйтесь, Павел Андреевич! — говорил, смеясь, Кутузов и кланялся султанским женам сам. — Да проворнее дарите других, пока нас отсюда не попросили как следует!

Резвой стал вынимать золотые колечки, брошки, сережки и дарил их одалискам.

Девушки, не робея, принимали подарки.

Резвой понемногу освоился со своим деликатным поручением; краска постепенно отливала от шеи и щек.

— Михаил Илларионович, еще остается один браслет, — сказал Резвой, одарив всех одалисок, которые уже что-то щебетали между собою, показывая друг другу подарки.

— Отдай главной! — приказал Кутузов.

Резвой уже совсем спокойно — даже с улыбкой — вручил браслет одалиске в желтом и сел на коня.

Кутузов снял треуголку и, махая ею, прощаясь с девушками, повернул от фонтана.

Сзади за ними журчал откровенный смех, раздавались какие-то радостные восклицания.

Кутузов ехал и думал: одно сделано. Теперь сюда должен примчаться сам кызлар-агасы.

И действительно, не успели они доехать до калитки, как навстречу им показалась торопливо идущая фигура в красном халате, отороченном мехом, в смешной высокой шапке, похожей на кувшин, опрокинутый вверх дном. Это был немолодой негр. Он недовольно смотрел на непрошеных гостей.

— Николай Антонович, скажите ему, что посол Российской царицы рад приветствовать человека, вырастившего такой прекрасный цветник! А вы, Павел Андреевич, сразу же передайте этому черному разбойнику подарки!

Кызлар-агасы хотел что-то сказать, но его предупредили: Пизани стал хвалить его мудрое, отеческое попечение о девушках, а Резвой уже безо всякого смущения передал кызлар-агасы богатые дары.

У негра заблестели от жадности глаза, когда он увидал, что дарит ему русский посол. Лицо евнуха стало ласковее. Он взял сверток, прижал его к груди и поклонился.

— Поехали! — сказал Кутузов и с достоинством, медленно выехал из калитки.