Кузены

– Вот оно. Двадцать второе декабря девяносто седьмого.

Она поворачивает другую рукоятку, увеличивая статью с заголовком «Местная жительница погибла в результате несчастного случая». Мы склоняемся к экрану, чтобы прочитать остальное.

– Автомобильная авария, – первой облегченно выдыхает Милли. – Сама была за рулем.

Согласно заметке, Кайла Дьюгас, двадцати одного года, вечером, возвращаясь из бара в центре, врезалась в дерево в полумиле от Короткого пляжа. Вскрытие показало, что уровень алкоголя в крови превышал установленную законом норму, хотя и совсем немного.

– Однако все же Короткий пляж… – бормочет Обри, не отрывая глаз от экрана.

– О нем только твой отец упоминал, больше никто, – возражает Милли. – И авария произошла не там, а неподалеку. Пляж указан просто как ориентир.

– Хм-м… – Обри по-прежнему вглядывается в статью. – На место происшествия вызывали доктора Бакстера.

– Само собой, – резко бросает Милли. – Это Чаячий остров. Других врачей здесь, скорее всего, и нет.

Обри наконец поднимает на нее глаза, озабоченно морща лоб:

– Ты… злишься на что-то?

– Я просто… К чему это все вообще? – Милли машет рукой в сторону шкафчика с микрофильмами и аппарата для их просмотра. – Что ты хочешь доказать? Ты правда думаешь, что наши родители убили эту девушку и поэтому Милдред выгнала их с острова?!

Обри моргает.

– Я всего лишь хочу понять, что же произошло.

– Тогда, может, спросишь саму Милдред? Раз уж вы так с ней поладили.

– Мы не… – начинает Обри, но я прерываю ее.

– Еще немного, и мы опоздаем. Церемония начнется через пятнадцать минут, – напоминаю я. Этот разговор не кончится ничем хорошим, и мы действительно здесь уже слишком долго.

– Жду вас снаружи, – бросает Милли и разворачивается к выходу, махнув хвостом.

Обри смотрит ей вслед с недоумением и обидой.

– Что это с ней такое?

– Да ладно тебе. Сама знаешь. – Мне всегда казалось, что она хорошо чувствует других людей, особенно двоюродную сестру, но сейчас в ответ я получаю непонимающий взгляд, так что приходится говорить прямо: – Ваша бабушка за завтраком на нее практически не взглянула, говорила только со мной и с тобой. Милли от этого очень хреново.

– Она сама тебе сказала?

– Это и так понятно.

– Да ей ведь все равно! – настаивает Обри. – Она ее даже бабушкой не называет.

– Ты правда так думаешь? И дедушкины часы она не снимает, потому что ей все равно? И ее не волнует, что о ней думает бабушка?

– Но… – Обри прикусывает губу, на лице мелькают противоречивые эмоции. – Милли ведь и так из нас самая-самая. Настоящая Стори. Ты вообще не в счет – без обид…

– Да какие тут обиды.

– Джей-Ти просто кошмар, а я… У меня с отцом вообще почти ничего общего. А Милли красивая, гламурная, стильная и…

– …И для Милдред это все ничего не значит, – заканчиваю я за нее.

У Обри вытягивается лицо.

– О господи! Я почувствовала, что что-то не так, когда мы примеряли платья. Но до меня правда не дошло, пока ты не сказал, – Милли бабушка и правда игнорировала! – Она стискивает руки. – Просто я так обрадовалась, что, кажется, понравилась ей. Я этого совсем не ожидала.

– Не вини себя. Чем больше я узнаю Милдред, тем больше убеждаюсь, что Джей-Ти, похоже, был прав – она любит играть с людьми.

Я едва не добавляю то, о чем думал с самого воскресенья – что ее вообще интересовали не столько мы, сколько Адам и Андерс. Все вопросы исподволь сводили разговор к ним. Не стоит Обри знать – она и так думает, что ей никогда не сравниться с отцом. Поэтому я просто показываю на стенные часы.

– Слушай, нам правда пора. Давно не бывал на похоронах, но уверен, что опаздывать на них – дурной тон.

Я протягиваю руку к кнопке обратной перемотки, но Обри меня останавливает:

– Подожди. Хочу распечатать страницу.

Я с трудом сохраняю терпение, пока аппарат, кажется, добрых минут десять выплевывает единственный листок. Когда мы наконец выходим, Милли снаружи уже нет, и меня пронзает острое сожаление, что я не пошел за ней, а остался с Обри. Мы минуем несколько коротких кварталов до церкви Святой Марии, в своих траурных нарядах резко выделяясь на фоне толпы туристов. У дверей нас встречает знакомая сереброволосая фигура Дональда Кэмдена.

– Спасибо, что пришли, – безрадостно приветствует нас он.

Я не видел его с той встречи, когда он пытался подкупить нас работой на съемках. Кажется, как будто прошло уже несколько месяцев. По сравнению с тем днем он выглядит постаревшим и усталым, под глазами мешки.

Обри моргает, будто увидев призрак.

– Разве мы не опоздали? – спрашивает она. Дональд смотрит на нее с удивлением. – В смысле, я думала, вы уже внутри. С бабушкой или… Церемония ведь начинается в одиннадцать, да? – лепечет она, покраснев, но тот только протягивает руку к двери приглашающим жестом.

– Я здесь в качестве встречающего. Фред Бакстер был моим давним и близким другом.

Фраза кажется знакомой, и через минуту я вспоминаю, где уже слышал ее. На ступеньках Кэтминт-хауса, от Терезы: «Фред Бакстер был ее давним и близким другом».

«И их осталось двое», – звучит у меня в голове. Обри берет предложенную Дональдом руку и заглядывает в открытую дверь.