Кузькина мать. Хроника великого десятилетия

Прокурор требовал смертного приговора. Суд все же, принимая во внимание фронтовые заслуги, вынес приго­вор — 15 лет тюремного заключения.

Тут надо особо остановиться на системе подбора тех, кем наполняли зал суда.

Власть у нас, как известно, принадлежала народу. А Коммунистическая партия вела и направляла этот народ к новым победам и свершениям. Партия — наш рулевой.

И вот на самом низшем уровне управления народ вы­бирает самых авторитетных своих представителей. Партия предлагает кандидатов из самых что ни есть народных глубин: Иванова, Петрова, Сидорова. Все единогласно и друж­но за них голосуют. Выбранные товарищи приступают к работе. Двое помалкивают, решения родной Партии одо­бряют и смело проводят в жизнь. А третий замечает, что вот тут у нас что-то не так. И вот тут. Надо бы исправить и улучшить. Партия соглашается: молодец! Зорко недостат­ки подмечаешь!

Только в следующий раз этот зоркий в список кан­дидатов не попадет. В списке будут молчаливые Иванов с Петровым и новенький Николаев. И народ за них едино­гласно проголосует. Потом лучший из них попадет в более высокий список и будет в нем числиться до тех пор, пока чего-нибудь такого-эдакого не подметит и не предложит улучшения. С ним, понятно, согласятся. Но в следую­щий раз он просто не окажется в списках кандидатов. Ни в каких. Никогда. А кто-то будет подниматься все выше и выше. До самого Верховного Совета! И голосовать, голосо­вать, голосовать. За дальнейший рассвет науки и культуры! За нерушимую дружбу народов. За повышение благососто­яние трудящихся. За мир во всем мире! За новый поворот генеральной линии родной Коммунистической партии.

А на каждом заводе, в каждом цеху уже подрастал кад­ровый резерв желающих попасть хоть в какой-нибудь спи­сок, готовых ради этого орать на митингах и собраниях то, что в данный момент орать предписано: сегодня за Стали­на против Троцкого, завтра за Хрущёва против Сталина, потом за Брежнева против Хрущёва. Далее — везде.

Вот этими ударниками коммунистического труда, трижды проверенными, четырежды просеянными сквозь мелкие сита кадровой политики партии, и заполняли залы судов.

Но и эти ребята возмутились, когда судья объявил 15 лет Пеньковскому: да как же так! Он нашу родимую власть предал!

Пеньковского вывели. И тогда появился секретарь суда и трудящихся успокоил:

— Магазин, буфет и стол заказов открыты до полуно­чи. Прошу не толкаться — всем хватит. А по поводу при­говора, дорогие товарищи, прошу не возмущаться. Скоро повторим.

2

Пеньковского вывели из зала суда. И тут сообщили, что это пока не суд, а генеральная репетиция. На репетиции он исполнял свою роль недостаточно уверенно и убеди­тельно.

Подготовка к новому суду продолжалась еще два дол­гих месяца. С ним отрабатывали каждое предложение, каждый возглас, каждый ответ на вопрос.

Содержали его поочередно в двух разных камерах. Одна с обильной жратвой, свежим воздухом, горячим душем и мягкой чистой постелью. Вторая... Ну, вы сами понимаете. Репетиции суда продолжались каждый день по 10—12 часов. Потом — массаж. Успокаивающий, расслаб­ляющий, усыпляющий. Или — невыносимые судороги. У Кати-мастерицы руки уж очень были умелые. В зависи­мости от результата занятий ночь предстояло провести в той камере или в другой.

И только когда было окончательно установлено, что к суду клиент готов, что не подведет, его вновь посадили на скамью подсудимых. И снова его провожала заботливая Катя: ты уж постарайся...

Суд прошел лучше, чем генеральная репетиция. И дали ему не 15 лет, а высшую меру. Сразу же после процесса рас­пространились слухи о том, что Пеньковский помилован и остался жив, что ему изменили внешность и дали другие документы. Эти слухи циркулируют до сих пор; их ис­точником являлись неоднократные репетиции процесса, которые завершались вынесением относительно мягкого приговора.

Вместе с ним на скамье подсудимых сидел связник британской разведки Гревилл Винн. Он получил 8 лет, но на следующий год был обменян на погоревшего советского разведчика.

Я совершенно сознательно не касаюсь судьбы амери­канских и британских участников этой истории. Они сами рассказали о многом. А то, что недосказано, пусть раска­пывают американские и британские историки. Если им, конечно, интересно. Моя же задача только в том, чтобы сложить всем известные, у всех на виду лежащие кусочки в единую мозаику.

3

О том, что Пеньковского сдал американец, нам, будущим добывающим и обрабатывающим офицерам ГРУ, неодно­кратно говорили преподаватели Первого факультета Военно-дипломатической академии Советской Армии. Было ясно, что у преподавателей работа такая — запугать моло­дых разведчиков, желание отбить к супостату перебегать: перебежишь, а они тебя сдадут, как Пеньковского.

Но преподаватели наши за редким исключением были людьми умными, потому слова свои подтверждали факта­ми, с которыми было трудно не согласиться. А факты сво­дились в тому, что Пеньковский мешал военно-промыш­ленному комплексу США.

4

ГРУ и КГБ — враждебные организации.

Как Гестапо и Абвер.