Кузьма Алексеев

Отяжке надоел темный, густой лес, опротивели надоедливые комары и мошкара. Вдобавок на днях его покусал рой диких пчел, и тело до сих пор зудело. Хотелось зайти по грудь в прохладную воду, напиться вдоволь, а затем постоять на ветерке, ощущая далёкие манящие запахи, каких в лесу не бывает. Лось вышел на берег Сережи и замер от восторга: перед ним раскинулась бесконечная равнина, поросшая густой зеленой травой. Оттяжка радовался тому, что вырвался на волю, радовался чистой речной воде, бил ногами землю, тряс мощной головой. Пасся у реки день. А ночью, когда долину обнимала ласковая тишина, он, протрубив на всю округу свою призывную песню, ложился под кустом спать и видел во сне свою лосиху.

Отяжка не знал, что за ним уже второй день наблюдает коварный враг — седой матёрый волк. В полночь он вышел из густого кустарника и притаился невдалеке от спящего лося. Отяжка спал чутко. Он почувствовал опасность всем телом, вскочил на ноги, готовый отразить нападение. Но волк почему-то не бросился на него. Виляя хвостом, он поднялся на ближайший пригорок, куда сельские девки и бабы хаживали за земляникой, и стал ждать своего счастья. Отяжка, дрожа всем своим могучим телом, долго смотрел на серую спину хищника. Наконец волк поднялся, тявкнул домашней собачкой и нырнул под ближайший куст. Вскоре он снова вышел, но только с противоположной стороны.

Прихрамывая на раненую ногу, Отяжка завертелся на месте, в любую минуту готовый растоптать врага. Обнажил жёлтые зубы, угрожающе захрапел и бросился на волка. Тот, прижав хвост, увернулся от удара, отбежал прочь. Отяжка поднял голову и радостно замычал. Когда волк возвратился, только лениво повёл ушами. Но хищник пополз змеёй по густой траве в его сторону снова. И ни одна жилка у него не дрожала, лишь глаза горели в темноте яростным огнем. Наконец он прыгнул на Отяжку сзади и вцепился ему в хвост. Лось пытался ударить врага задними ногами, да куда там, волчьи зубы сомкнулись мертвой хваткой. Отяжка, изогнувшись, дёрнулся, что было силы, вперёд. Волк отлетел, зажав в пасти окровавленный лосиный хвост. Отяжка взревел от боли. Морда его приникла к земле, и в тот же миг острые волчьи зубы лязгнули возле мягкой шеи лося.

* * *

Кузьма Алексеев вел своих людей только ему известными дорогами. Впереди всех ехали Листрат с Никитой. Словно нитка за иголкой — куда отец, туда и сын. Вокруг раскинулось пустынное поле. По нему невидимым резвым жеребёнком гулял веселый ветер, клонил к земле белые ромашки. С верху на путников смотрел утёс, как каменный богатырь, который словно бы охранял их и указывал путь. С самых древних времен здесь проживают эрзяне: пашут землю, пасут стада, занимаются охотой, рыбной ловлей.

Никита то и дело спрашивал своего отца, где они едут. Тот добродушно и охотно ему отвечал:

— Вокруг, сынок, поля, леса и озёра. В ту сторону пойдёшь — Лысково будет. По реке вверх на судне поплывешь — до Ярославля доедешь, по Волге вниз тронешься — в Каспий упрёшься. Есть такое море, оно шире широкого.

— До самого моря эрзяне живут? — оцепенев от услышанного, спросил Никита.

— Не только эрзяне, другие народы там живут! В былые времена эрзяне жили по берегам реки Камы, я слышал про это. Теперь они в разных местах свою долю ищут.

— А Нижний Новгород большой?

— Поменьше Петербурга будет. Сотня улиц в нем. Все они раскинулись вдоль Волги и Оки. Давным-давно его Обран-ошом называли, в нём родичи Пургаза жили. Был такой мордовский царь — воевода грозный.

Никита остановил коня, долго смотрел на выплывающую с запада тучу.

— А Нижний далеко от нас?

— За три дня до него пешком дойдешь.

На тучу Листрат смотрел с грустью, словно она несла ему невеселые думы.

— А до края земли можно доехать? — мальчик снова пристал к отцу.

— Земля наша, сынок, круглая, нет у неё ни конца, ни края. Вырастешь, сам это поймёшь.

Остановились на ночлег на небольшой поляне, от которой брала своё начало отлогая гора, а на вершине стоял каменный идол-богатырь. Коней стреножили, пустили на луг. Насобирали сухих веток, разожгли костёр. Никита лёг возле отца, раскинув руки, глядел в небо. Листрат лежал, подложив под голову седло. На небе мерцали крупные и мелкие звёзды.

— А небо, сынок, вроде окияна, звёзды на нем — божьи ангелы-хранители, — шепотом стал объяснять Листрат. — Там, далеко-далеко, есть остров Буян, который сложен из золотых кирпичей. На нём льются молочные реки с кисельными берегами, ручьи медовые текут.

— А люди где, тятенька?

— Люди? Они, как мы с тобой, на земле. Живем по старым обычаям дедов наших и отцов. А когда приходит время, позовет всех нас к себе Верепаз.

Костёр то затухал, то вновь разгорался. Никите казалось, это не отец говорит, а каменный богатырь на вершине горы, наблюдающий за ними.

— Земля, сынок, без конца и края, много на ней лесов и рек. И людей разных. Жаль, они плохо понимают друг друга, часто враждуют, — Листрат замолк, задумавшись о чем-то.

— Кода минек, эрзятнень, а чарькодить, истя, тетяй? — Никита стясь кенерепакарензэ лангс. — Икелест мезень кисэ чумотано?[9]