Кузнец Песен

Мирона охватила ярость. Он вскинул лук — оперенная стрела на пол-пальца просвистела мимо головы Келая и вонзилась в воротный столб.

Келай побледнел и одним прыжком оказался за воротами.

— Эх, Келай, Келай… — тихо проговорил Мирон, все еще сжимая в руке лук. — Ведь ты был мне другом…

Он постоял в мрачном молчании, слушая, как тревожно шумят старые могучие сосны, растущие возле илема. По небу, клубясь, ползли тяжелые темные тучи.

Наконец Мирон решительно тряхнул головой и вернулся в избу.

— Левуш! — позвал он.

С полатей свесилась лохматая голова молодого парня.

— Левуш, оседлай коня и догони Келая.

— Зачем?

— Убей его, как бешеную собаку! — сурово проговорил Мирон Мумарин.

Левуш, пораженный, смотрел на него со страхом.

— Как же так? Ведь он наш товарищ!

— Был товарищ, теперь он — предатель!

Вскоре из илема Стопана выехал конный и стрелой помчался вдогонку за Келаем.

XII

Сражение у Кугу Шюрго утихло, лишь по дорогам и глухим тропам рыскали рейтары и конные стрельцы, выслеживая случайно спасшихся разинцев.

Яндылету удалось затаиться в глухом овраге и остаться незамеченным. Когда опасность, по его соображениям, миновала, он вылез из оврага, добежал до горелого поля и присел перевести дух.

Только начало темнеть, он выбрался на опушку леса неподалеку от Кугу Шюрго. Было тихо, кругом ни души. С неба начал сеяться редкий колючий снег.

Яндылет пригляделся и увидел, что на многих деревьях раскачиваются трупы повешенных повстанцев.

Вне себя от горя, гнева и усталости, мариец побрел вдоль опушки, всматриваясь в лица казненных. На каждом шагу он натыкался на распростертые по земле тела убитых, уже припорошенные снегом.

Вдруг ему послышался тихий стон. Он остановился, прислушиваясь. Стон повторился, и Яндылет нерешительно пошел на голос.

Серая тень — собака или волк — шарахнулась в кусты. А стон все ближе, а вокруг все темнее…

Яндылет остановился и замер. Страшно одному в потемках среди мертвецов! Кажется, что заслышав шаги человека, они вот-вот зашевелятся и начнут подниматься…

И вдруг ему показалось, что один из мертвецов, лежащий у самых его ног, и вправду зашевелился. Яндылет похолодел от страха. Снова раздался стон и человек, лежавший у ног Яндылета, взмахнул рукой.

«Живой!» — с облегчением подумал Яндылет и наклонился над раненым.

Тот повернул к нему лицо, и пораженный Яндылет, не помня себя от радости, закричал:

— Стопан! Стопан! Жив!

XIII

Келай успел дойти до поворота дороги, когда сзади послышался конский топот. На всякий случай он шагнул в сторону и присел за густой елочкой. Вскоре мимо него проскакал Левуш. В душу Келая закралось подозрение.

«Уж не по мою ли голову послал его Мирон?» — подумал он и решил, избегая проезжих дорог, прямо через лес пробраться к илему Олатая. Теперь, когда царевы люди берут верх, марийский тархан может стать прочной опорой. У крыльца Келая встретила Ярвика.

— Отец дома? — спросил Келай.

— Нету. Зачем он тебе?

— Поговорить надо. Да и с тобой нам пора поговорить как следует, — с нежной улыбкой добавил Келай.

— Не о чем нам с тобой разговаривать! — грубо оборвала Ярвика. — Таких разбойников, как ты, сейчас много по лесам бродит. Если с каждым разговаривать — язык устанет.

— Ярвика! — Келай удивленно захлопал глазами. — Ярвика, что такое ты говоришь? Что случилось? Или ты забыла свои клятвы?

Но девушка ничего не ответила, вбежала на крыльцо и скрылась в сенях, со стуком захлопнув за собой тяжелую дубовую дверь. Громко лязгнула запираемая щеколда.

Парень кинулся на крыльцо, забарабанил кулаками в дверь:

— Ярвика, открой!

За дверью — ни звука.

Келай подождал немного, потом в полном недоумении сошел с крыльца и понуро побрел со двора. У ворот, ведущих на зады, нос к носу столкнулся с возвращавшимся домой Олатаем.

— Отец, мне с тобой кое о чем потолковать нужно, — преградил тархану дорогу Келай.

Олатай глянул исподлобья, оказал — как отрубил:

— Мне с тобой толковать не о чем! Повесить тебя на одной осине с твоим другом Мироном — вот и весь разговор!

Келай, проглотив обиду, угодливо проговорил:

— Мирона, и верно, надо повесить! Туда ему и дорога! Только ведь Мирон мне не друг.

— Кто же тебе друг? Стопан?

Келай смутился. Он потупился, носком красного сафьянового сапога пнул комок смерзшегося навоза. Помолчав, сказал с пренебрежением:

— Стопан — никчемный человек, жил голяком, голяком и умер.

Олатай окинул парня насмешливым взглядом.

— Да ты сам-то уж не богачом ли заделался? Неужели разбогател, вылизывая остатки с хозяйского блюда?

Кровь бросилась парню в лицо. Больше он не в силах был терпеть издевки богача. Ни слова не сказав, он повернулся и зашагал прочь.

«Ну что ж, коли так, обойдусь и без тархана, — думал Келай, шагая вглубь леса. — Я знаю, что мне делать! Выкопаю горшок с деньгами и уйду подальше от этих мест. С деньгами-то нигде не пропаду. Можно торговлишку открыть или поставить водяную мельницу. Не о чем тужить тому, у кого полно за пазухой золота да серебра!»

Келай добрался до своего тайника, вырыл горшок, а в горшке — пусто! Хоть бы ломаный грош остался!