Читаем Кузнецов. Опальный адмирал полностью

Война — жестокое испытание для любого человека, особенно для военачальника, будь он сухопутчик или моряк. Военачальнику, как правило, присущ стойкий характер, мужество, способность переносить тяготы военной службы; он должен уметь — и это, пожалуй, главное — отдать нужный приказ и в нужный момент, чтобы подчиненные ему войска или корабли нанесли по врагу удар, от которого тот потерпел бы поражение. Что это — талант? Возможно. А талант — это дарование человека, его выдающиеся природные способности, но без труда, без веры в себя, в свои силы в жизнь его не претворишь. Все это ярко проявилось в делах наркома ВМФ Кузнецова. Круг его обязанностей был масштабным, в своей деятельности он не замыкался лишь на тех вопросах, которые были подведомственны ему по роду службы, он искал и зачастую находил такие решения, которые приносили большой выигрыш. Это «чудо», как выразился адмирал Исаков, Кузнецов находил не раз, и заявляло оно о себе так остро и ощутимо, что это вынужден был признать Верховный главнокомандующий. Однажды он даже пожал наркому руку, хотя поначалу назвал его фантазером.

С чего все началось? С обычной географической карты, на которой заместитель начальника Главного морского штаба адмирал Алафузов каждое утро делал отметки в тех местах, где вели боевые действия военные моряки. Взгляд наркома упал на черный крестик, которым был помечен Берлин — столица рейха. «Кажется, это можно сделать… — подумал Николай Герасимович, не сводя глаз с карты. — До фашистского гнезда рукой подать…» Он так уверовал в свою идею, что уже никак не мог от нее отказаться. И все же вдруг возникла тревожная мысль: а вдруг Верховный его не поймет? И тогда все рухнет. «Нет, надо все же рискнуть», — подумал он.

Решительно снял с аппарата «кремлевки» трубку и сразу услышал знакомый голос:

— Кто говорит?

— Адмирал Кузнецов, товарищ Сталин, — начал он, ощутив, как гулко забилось сердце. — Немцы стали бомбить Москву. А почему бы нам не нанести бомбовые удары по Берлину? Дело это реальное, хотя и рисковое. Но я уверен в успехе. Если позволите, я готов приехать к вам и доложить план, разработанный Главным морским штабом.

Какое-то время трубка молчала, казалось, Сталин о чем-то задумался. Безмолвствовал и нарком. Наконец послышался голос Верховного:

— А вы, товарищ Кузнецов, фантазер! Красная Армия никак не остановит наступление врага, а вы говорите о бомбежках Берлина. Всякими идеями я сыт по горло, а нам нужны реальные дела!

Чего-чего, а такого разноса от Верховного нарком не ожидал, однако хлесткие слова не вывели его из себя, он не растерялся, в нем лишь взыграла злость. И уже не подбирая выражений, он заговорил глухо, с надрывом:

— Товарищ Сталин, как члена Ставки и члена Государственного Комитета Обороны я прошу принять меня. Я далеко не фантазер, разрешите возразить. Я — нарком военного флота, и то, о чем хочу доложить, имеет важное политическое значение!

Наступила гробовая тишина; казалось, Верховный растерялся и не знал, что ответить строптивому наркому. Наконец он услышал спокойный голос:

— Я жду вас. Только, пожалуйста, ко мне со всеми выкладками.

У Кузнецова отлегло на душе.

— Есть! — весело выдохнул он.

В Главном морском штабе не сразу родилась идея нанести бомбовые удары по Берлину. В те дни в Пиллау базировались немецкие корабли, и нарком приказал Трибуцу разбомбить порт, уничтожить в нем все, что там есть. Кузнецов смотрел на карту, видел порт Пиллау, неожиданно его взгляд скользнул в сторону Берлина. Столица рейха, казалось, была рядом с портом, и у наркома мелькнула мысль: вот бы обрушить на нее бомбовый удар!

— Налет на Берлин? — перехватил его взгляд Алафузов.

— Может, рискнем?

— Это было бы здорово! — воскликнул Алафузов. — Я уверен, что высшее начальство будет «за»!

Они развернули карту. После прикидки стало ясно, что расстояние все-таки велико и с ленинградских аэродромов наши самолеты дотянут чуть дальше Либавы. Но если стартовать с острова Эзель, тогда можно лететь.

— Вот что, Владимир Антонович. Нужно хорошенько все взвесить. Дело это весьма серьезное, оно выходит за рамки моих прав как наркома ВМФ. — Кузнецов взглянул на Алафузова. — Генерал Жаворонков{Жаворонков Семен Федорович (1899–1967) — маршал авиации (1944), в 1939–1945 гг. командующий авиацией ВМФ, в 1946–1959 гг. начальник Главного управления Гражданского воздушного флота.} на месте?

— Только вчера вернулся из Ленинграда.

— Давайте его сюда!

Командующий ВВС Военно-морского флота генерал Жаворонков внимательно выслушал наркома. На его скуластом лице вспыхнула улыбка, а в серых глазах блеснул задорный огонек.

— Идея заманчивая… Но вряд ли самолеты ДБ-3, даже с форсажем, одолеют в два конца такое большое расстояние. А вот если с острова Эзель… — Он задумался на несколько секунд. — Да, с него бы стартовать? Там у нас есть аэродром Кагул, как раз мы закончили строительство взлетно-посадочной полосы… Так что я готов туда убыть и на месте все проверить, посоветоваться с опытными летчиками.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русские полководцы

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза