Читаем Кузнецов. Опальный адмирал полностью

Кузнецов прочел текст, ощущая легкое волнение. Исаков информировал его, что Военный совет Черноморского флота предлагает перевести все корабли в порты Кавказского побережья. Однако он, Исаков, считает, что их надо оставить в Севастополе, чтобы своим артогнем они поддерживали сухопутные войска. А вот большую часть подводных лодок и вспомогательные суда, ненужные для обороны города, следует перевести на Кавказ. «Прошу вас утвердить эти предложения для дачи указаний Военному совету Черноморского флота».

Кузнецов тут же связался по телефону с Исаковым и распорядился передать комфлоту Октябрьскому: артиллерийские корабли оставить в главной базе, а подводным лодкам уходить.

— Все ясно, Иван Степанович? — спросил нарком, прижав трубку к уху. — Что-что, я не понял, повтори!.. Когда я буду у вас? Дня через три-четыре. До свидания!..

— Что, Филипп Сергеевич Октябрьский не желает, чтобы корабли флота обстреливали из орудий вражеские войска на суше? — спросил Головко.

— Боится ими рисковать, — ответил нарком. — Это проявилось и во время обороны Одессы, пришлось его поправить… Ну а как дела у вас на флоте, Арсений Григорьевич?

— У вас есть замечания? — в упор спросил комфлот.

— Мне кажется, что подводники могли бы действовать на вражеских коммуникациях более эффективно. Их успехи скромны.

— Нет, я так не считаю, вы уж извините, — пылко возразил Головко. — Посудите сами… Разрешите закурить?

— Курите. Вам дать «Казбек»?

— У меня есть. — Головко достал папиросы, прикурил. — Так вот, о делах подводников. Могу доложить, что воевать они стали лучше, почти каждая подводная лодка с победой возвращается с боевой позиции. Взять командира лодки капитан-лейтенанта Федора Климова. Чертовски смелый и дерзкий моряк! Проник в порт Линахамари и торпедировал у причала два вражеских транспорта с грузом.

— Помню такое донесение штаба флота, — глотнул дым нарком. — При отходе, если не ошибаюсь, лодка попала в противолодочную сеть?

— И почти два часа безуспешно пыталась эту сеть преодолеть, — улыбнулся Головко, его карие глаза озорно блеснули. — А сверху, как горох, сыпались глубинные бомбы, к счастью, взрывались они в стороне. Но сидеть больше под водой Климов не мог — разрядились батареи, — он пошел на риск. Подождал, когда начался прилив, сеть притопило водой, и он вырвался из нее на перископной глубине.

— Лодка вернулась невредимой? — спросил нарком.

— Невредимой, если не считать, что стальная сеть содрала краску на бортах лодки.

— Разумно поступил Климов, хотя и не без риска, — качнул головой Кузнецов. — Очень смело!..

— Смелость — начало победы, как говорил Плутарх, и Климов действовал в этом духе, — заметил комфлот. — А вот командиру 402-й «щуки» капитан-лейтенанту Столбову, открывшему боевой счет подводников-североморцев, в этот раз не повезло. В транспорт «Вестераален» всадил четыре торпеды! И с какого расстояния? Четыре кабельтовых! Тут на счету каждая торпеда, а он транжирит их. Мой принцип: один транспорт — одна торпеда!

Но нарком, видно, уже не слушал его. Он думал о чем-то другом, потом тихо изрек:

— Жаль, Арсений Григорьевич, что у тебя на флоте пятнадцать подводных лодок, тогда как на Балтике у Трибуца их шестьдесят две. Кто в этом виноват? Я, Арсений Григорьевич, так что можешь Верховному писать на меня «телегу», — шутливо добавил он.

— К такой писанине я не приучен, и мне это чуждо! — обидчиво возразил комфлот. — Предпочитаю рубить правду-матку в глаза. — Он почесал подбородок. — Если бы не хватало только лодок, а то ведь надводные корабли можно пересчитать по пальцам: восемь эсминцев, семь сторожевых кораблей, два тральщика…

Слушая комфлота, нарком испытывал неловкость и даже угрызения совести, ибо Головко был прав.

— Дадим вам и корабли, и самолеты, и подводные лодки… На сегодня, помнится мне, к нам прибыло три союзных конвоя?

— Три, товарищ нарком, — подтвердил Головко. — Завтра из Исландии выйдет четвертый конвой, семь крупных транспортов. У меня, Николай Герасимович, эти конвои сидят в печенках, — признался комфлот. — Первый конвой мы приняли без потерь. Что мы сделали для его охраны? В Двинском заливе выставили корабельный дозор. Три наших эсминца встретили конвой к западу от мыса Канин Нос и сопровождали его до Архангельска. А когда суда разгружались, эсминец «Стремительный» и корабли Охраны военного района — ОВРа — оберегали их от налета «юнкерсов». В таком же духе мы вели охрану и следующих двух конвоев.

— Я хотел бы добавить, товарищ нарком, — заговорил Степанов, — что кроме всего прочего тральщики флотилии тралили фарватеры в Белом море и в устье Северной Двины. И не напрасно: тралы подсекли пять мин. А вот суда третьего конвоя уже охраняли истребители армейцев. Тут у нас с ними полный контакт. Ну а вообще-то хлопот с этими конвоями немало…

Зазвонил телефон, который оказался под рукой наркома.

— Привет, Георгий Победоносец! — раздался бодрый голос в трубке. — Чего молчишь? Вот я напущу на тебя белых медведей, они пощекочут тебе нервишки. Хочешь?

Перейти на страницу:

Все книги серии Русские полководцы

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза