Читаем Кузнецов. Опальный адмирал полностью

— Вам Степанова? — спросил нарком. — Как — кто? Это говорит Кузнецов. Хочу вас разочаровать: белых медведей я не боюсь!

На другом конце провода кто-то в замешательстве кашлянул, а затем радостно заговорил:

— Николай Герасимович?! Родимый наш… Так вы уже прикатили? А это я, Папанин! Не узнали? С приездом вас в родные края. Я ведь не забыл, что родились вы и выросли в деревне Медведки, что приютилась на берегу Ухтомки… Недавно я там был, на Северной Двине, и вас вспоминал… Не оторвал вас от дел? Я бы желал с вами повидаться. Утром разговаривал с Микояном, он-то и сказал, что вы улетели. Так я завтра с утра, если не возражаете, приеду в штаб флотилии.

— Жду вас, Иван Дмитриевич. — Кузнецов посмотрел на Степанова. — Герой Арктики, его просто обожает товарищ Сталин. Неуемный, то одно ему, то другое…

— Вы как в воду глядели, — улыбнулся Степанов. — Неделю назад Папанин попросил выделить в его распоряжение эсминец, чтобы выйти в Белое море, посмотреть, есть ли там плавающий лед. Я ему отказал… Сам не знаю, где брать корабли.

— Дали бы ему сторожевой катер, — весело засмеялся нарком. — Ну а вообще-то вы тут с ним душа в душу работайте, он ведь уполномоченный Государственного Комитета Обороны.

Папанин, как и обещал, прибыл в штаб флотилии утром. С хмурого неба сыпал сухой колючий снег, морозный ветер обжигал лицо, но в черной меховой канадке Папанину было тепло. Черная меховая шапка закрывала ему лоб, юркие серо-зеленые глаза горели.

— Вы что, на Северный полюс собрались? — спросил его нарком ВМФ.

— Нет, Николай Герасимович, я там достаточно пожил. — Папанин снял реглан, шапку, поправил широкой ладонью волосы. — Итак, дорогие товарищи, рад вас видеть в полном сборе, пожать вам руки. А сяду я рядом с наркомом. Ну а теперь о деле, ради чего к вам прибыл. Вот-вот ударят морозы, и нам тяжко будет с приемом конвоев. Вы, Арсений Григорьевич, правы, придется нам переезжать в Мурманск. Стану приводить там в порядок причалы, строить новые, проводить железнодорожную колею и прочее. Мне будут нужны люди и материалы. И то и другое на Северном флоте есть. Арсений Григорьевич сам из рода кубанских казаков, а казаки — люди щедрые, на его помощь я и рассчитываю.

— Все, чем располагаем, вам дадим, Иван Дмитриевич, — молвил комфлот.

— Но не в ущерб Северному флоту, — вставил Кузнецов. — Кстати, вы давно сюда прибыли?

— Во второй половине октября. — Папанин погладил пальцами усы. — А для вас, Николай Герасимович, у меня сюрприз. Вы как-то были у меня в гостях, и вам понравились вареники с творогом, которые делала моя сердечная Галина Кирилловна. Так вот она здесь, со мной, приглашаю вас на сибирские пельмени. И вас, мои друзья. — Он посмотрел на Головко, потом на Степанова.

— Нам бы еще к пельменям по чарке — и полный порядок! — усмехнулся Кузнецов. И серьезно спросил: — Начальство поморской столицы, как вы выразились, на месте? Я хотел бы с ним потолковать.

Папанин сказал, что все начальство на месте — и первый секретарь обкома ВКП(б) Огородников, и секретарь обкома по транспорту Буданов, и начальник порта Бейлисон, и начальник Северного пароходства Новиков.

— Они меня крепко выручают, и к ним претензий не имею! — воскликнул Папанин. — А как же иначе? Война — все для фронта, все для победы!.. У меня к вам, Николай Герасимович, есть вопросики по союзным конвоям…

— Эта задача возложена на Беломорскую флотилию, — прервал его Кузнецов. — А непосредственно в Арктике выводом ледоколов и других судов руководит командир Северного отряда капитан 1-го ранга Аннин. Надежный товарищ, я знаю его по Испании. Николай Петрович — потомственный моряк.

— Добро. Тогда я с ним и решу свои вопросики…

Долго шел разговор о союзных конвоях, о ледоколах, об Арктике, и каждый видел в нем круг своих неотложных дел, которые следовало решать.

5 ноября вечером адмирал Кузнецов вернулся в Москву. Над городом висело черное небо, кое-где проклюнулись звезды. Ехал до наркомата медленно, У Белорусского вокзала, где кончалась улица Горького, шли танки. В сумерках они казались призрачными. «Наверное, идут на фронт», — подумал нарком. Машину то и дело останавливали военные патрули. Такого еще не бывало.

— На то есть веская причина, — заметил адмирал Галлер, входя следом за наркомом в его кабинет. — Седьмого ноября будет военный парад на Красной площади. Мне сообщили об этом час назад в Генштабе.

— Военный парад?! — удивился нарком, поглаживая ладонью подбородок. — Вот это здорово! Мне даже мысль такая не приходила в голову. В тридцати километрах от столицы войска фашистов, а на Красной площади — парад!.. Хорошо! Это поднимет у бойцов боевой дух. Наверняка Гитлер набросится на своих генералов: как же они могли это допустить?! — Кузнецов взглянул на своего заместителя: — Что у вас в заветной папке?

— Телеграмма адмирала Октябрьского.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русские полководцы

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза