— Мы уже виделись за игорным столом, сир. Я могу считать его другом.
— О. понятно.
Квилл улыбнулся. — Я буду беречь его слева, сир, а Стеннис справа.
— И отлично. Благодарю.
Она пошла к лошадям.
— Признаюсь в нерешительности.
Услышав слова Спиннока, Фарор Хенд обернулась. Он прислонился к двери ее кельи, руки скрещены, в глазах танцует отраженный свет.
Она покачала головой: — Такого за тобой не водится, кузен.
— Предвижу, что в жизни буду как стебель травы, качаемый слабым дуновением ветерка.
— Тогда тебе предстоит терпеть ушибы. — Она всматривалась в его лицо. — Что с тобой, Спиннок?
— Смелые слова. Я стоял слишком близко к капитану.
Она резко отвернулась, начав собирать тюк. — Не без причины Финарра Стоун так и не нашла мужа.
— В ее глазах я увидел что-то уклончивое, верно.
Фарор фыркнула. — Она не ищет мужа, кузен. Скорее жену. Ты знал? — спросила она, снова резко вглядываясь в него.
Удивление сменилось улыбкой. — Какой вызов.
Фарор выпрямилась и подошла ближе. — Спиннок, слушай. Она будет играть с тобой. Не первого мужчину дразнит. Но страсть ее жаждет упругих грудей и податливой влажности между ног. Боясь колючих поцелуев, она ищет лишь накрашенных губ.
— Я соскребу со щек малейшую щетину и обману ее ночью.
— Ты заслуживаешь лучшего. Не такого использования.
— Отсюда и вялость моей решительности, кузина.
— Тогда сдайся. — Она обхватила его голову и впилась губами в губы. Он крякнул и отстранился. Фарор приблизилась снова, хватая его между ног, ощущая в персти нечто горячее под шелком.
Спинок оттолкнул ее, упершись рукой в плечо. — Нет, кузена.
— Думал, Спиннок, я слепа к твоим намекам?
Он покачал головой. — Я думал, мы лишь играем. Игра без риска завершения. Фарор, прости, но так нельзя.
Она попятилась, вернувшись к завязкам тюка. Сказала, не оглянувшись: — Завершение в таких играх — самый малый риск. Каждым ходом мы загоняем друг друга в ловушки желаний.
— Любимая кузина, не пойми неправильно. Не будь мы родней, я заслужил бы презрение каждого Тисте, украв твое тело у нареченного и попользовавшись до пресыщения.
Она старалась успокоить дыхание, проклинала сильно стучащее в груди сердце — каждый удар восхитителен, но и мучителен. Губы продолжали ощущать прикосновение к его губам, левая ладонь вспотела от чужого тепла.
— Только что ты…
— Рано или поздно, Спиннок, любая игра идет по серьезному. Поглядим же на поспешное отступление, кузен, познаем неожиданную решимость.
— Мое отступление говорит о совсем ином. К тому же тебя ждет капитан.
Она повернула голову, сверкая глазами: — В игре любви, кузен, все мы стараемся нанести раны.
— Какое горькое воззрение, Фарор.
— Неужели? Что может быть храбрее признания в любви? Устав до изнеможения, кто-то из дуэлянтов должен опустить клинок, улыбнувшись при виде собственной крови. Возникает вопрос: нанесший рану подскочит ближе, чтобы ударить наверняка?
— Нет, он поранит себя, кузина, отдавая дань багряному потоку.
— Итак, игра кончается, украсив участников шрамами. — Она потрясла головой. — Играй же дальше, кузен, и не думай обо мне.
— Тебе того же.
Едва он ушел, она захлопнула дверь и тяжело села на постель.
— Всему свое время, — сказал Калат Хастейн. — Вы нужны мне здесь.
Илгаст Ренд хмыкнул и грузно опустился в кресло у стола карт. — Не понимаю Урусандера. Нужно было обуздать Хунна Раала — Бездна побери, давно было пора шкуру содрать с этого пса!
— Махинации Хунна Раала должны были замедлиться, а потом разрушиться. — Калат ходил взад и вперед. — Без вмешательства проклятой Азатенаи из Янниса спор остался бы чисто политическим, и потому склонным к компромиссу. А война веры… ему словно вложили в руку меч.
Илгаст покачал головой. — Хунн из линии Иссгина. Всему виной бесславность его фамилии. Жаждет быть среди знати, видит в себе поборника всего своего рода. Готов мчаться на любой волне, вместе с победительным Легионом, и если пена окрасится алым — пусть так.
Калат кивнул. — Амбиции его хорошо известны, лорд.
— Буду держать Хранителей в состоянии полной готовности, командир. Естественно, сразу скажу о вашем скором возвращении. И вот тогда, с великим облегчением, передам власть вам и уеду. — Он поднял глаза. — Друг, вы считаете меня безответственным?